– Не беспокойтесь, об этом знает весь город. А разве это так важно? Вы собираетесь делать игрушки?
– Мы не любим, когда о нашей помощи другим странам осведомлены во всех подробностях. Вы ведь слышали, что такое конгресс, да и наши странствующие сенаторы тоже. У нас в отрядах были крупные неприятности из-за того, что мы применяли не те лекарства, которые предусмотрены.
– А я все-таки не понимаю, зачем вам пластмасса.
Его черный пес сидел посреди комнаты, тяжело дыша от жары, занимая слишком много места; язык у собаки был похож на обугленный сухарь. Пайл ответил как-то неопределенно:
– Да знаете, мы собирались наладить кое-какие местные промыслы, но приходится остерегаться французов. Они хотят, чтобы все товары покупались во Франции.
– Понятно. Война стоит денег.
– Вы любите собак?
– Нет.
– А мне казалось, что англичане – большие любители собак.
– Нам кажется, что американцы – большие любители долларов, но, должно быть, и среди вас есть исключения.
– Не знаю, как бы я жил без Герцога. Верите, иногда я чувствую себя таким одиноким…
– Вас тут столько понаехало.
– Мою первую собаку звали Принц. Я назвал ее в честь Черного принца. Знаете, того самого парня, который…
– Вырезал всех женщин и детей в Лиможе?
– Этого я не помню.
– История обычно умалчивает о его подвиге.
Мне еще не раз предстояло видеть по его лицу, какую боль он испытывает всякий раз, когда действительность не отвечает его романтическим представлениям или когда кто-нибудь, кого он любит и почитает, падает с высоченного пьедестала, который он ему воздвиг. Однажды, помнится, я уличил Йорка Гардинга в грубейшей ошибке и мне же пришлось долго утешать Пайла.
– Людям свойственно ошибаться, – сказал я.
Пайл как-то неестественно хихикнул:
– Назовите меня болваном, но мне казалось, что он… непогрешим. Отец был так им очарован в тот раз, когда они встретились, а моему отцу совсем не легко угодить.
Большая черная собака, по кличке Герцог, попыхтев вволю и по-хозяйски освоившись в комнате, стала обнюхивать ее углы.
– Нельзя ли попросить вашу собаку посидеть спокойно?
– Ах, простите, пожалуйста. Герцог! Сидеть, Герцог. – Герцог уселся и стал шумно вылизывать половые органы. Я встал, чтобы налить виски, и мимоходом ухитрился прервать его туалет. Тишина воцарилась ненадолго: Герцог принялся чесаться.
– Герцог такой умный, – сказал Пайл.
– А какая судьба постигла Принца?
– Мы жили на ферме в Коннектикуте, и его задавило машиной.
– Вас это очень расстроило?
– О да, я страдал! Он ведь так много значил в моей жизни. Но ничего не поделаешь, пришлось примириться. Все равно его не вернешь.
– А если вы потеряете Фуонг, с этим тоже сумеете примириться?
– О да, надеюсь. А вы?
– Сомневаюсь. Я могу даже взбеситься. Вы этого не боитесь, Пайл?
– Мне так хочется, чтобы вы звали меня Олденом, Томас.
– Лучше не надо. К Пайлу я уже привык. Так вы меня не боитесь?
– Конечно, нет. Вы, пожалуй, самый честный парень из всех, кого я знаю. Вспомните, как вы себя вели, когда я к вам ввалился.
– Помню. Перед тем как заснуть, я подумал: «Вот было бы славно, если бы началась атака и его убили». Вы пали бы смертью героя, Пайл. За Демократию.
– Не смейтесь надо мной, Томас. – Он смущенно вытянул свои длинные ноги. – Хоть вы и считаете меня олухом, я понимаю, когда вы меня дразните…
– Я и не думал вас дразнить.
– Если говорить начистоту, вам ведь тоже хочется, чтобы ей было хорошо.
В этот миг послышались шаги Фуонг. У меня еще теплилась надежда, что он уйдет прежде, чем Фуонг вернется. Но и Пайл услышал ее шаги; он их узнал. Он сразу сказал: «А вот и она!», хотя и слышал ее шаги один-единственный раз, в тот первый вечер. Даже пес подошел к двери, которую я оставил открытой, чтобы было прохладнее, словно признал Фуонг членом семьи Пайла. Я один был здесь чужой.
– Сестры нет дома, – сказала Фуонг, исподтишка поглядывая на Пайла.
Я не знал, говорит она правду или, может быть, сестра сама отослала ее домой.
– Ты ведь помнишь мистера Пайла? – спросил я.
– Enchantee
[29]
. – Нельзя было вести себя более чинно.
– Я счастлив, что вижу вас снова, – сказал он, краснея.
– Comment?
[30]
– Она не очень хорошо понимает по-английски, – заметил я.
– Увы, а я прескверно говорю по-французски. Правда, я беру уроки. И уже немножко понимаю, когда мисс Фуонг говорит помедленнее.
– Я буду вашим переводчиком, – заявил я. – К здешнему произношению не сразу привыкнешь. Ну, что бы вы хотели ей сказать? Садись, Фуонг. Мистер Пайл пришел специально затем, чтобы тебя повидать. Вы уверены, – спросил я Пайла, – что мне не следует оставить вас наедине?
– Я хочу, чтобы вы слышали все, что я намерен сказать. Так будет куда честнее.
– Валяйте.
Он объявил торжественно – таким тоном, словно давно все это выучил наизусть, – что питает к Фуонг глубочайшую любовь и уважение. Он почувствовал их с той самой ночи, когда с ней танцевал. Мне он почему-то напомнил дворецкого, который водит туристов по особняку родовитой семьи. Сердце Пайла было парадными покоями, а в жилые комнаты он давал заглянуть лишь через щелочку, украдкой. Я переводил его речь с предельной добросовестностью, – в переводе она звучала еще хуже, – в Фуонг сидела молча, сложив на коленях руки, словно смотрела кинофильм.
– Поняла она? – спросил Пайл.
– По-видимому, да. Не хотите ли, чтобы я от себя добавил немножко пыла?
– Нет, что вы! – сказал он. – Переводите точно. Я не хочу, чтобы вы влияли на ее чувства.
– Понятно.
– Передайте, что я хочу на ней жениться.
Я передал.
– Что она ответила?
– Она спрашивает, говорите ли вы серьезно. Я заверил ее, что вы относитесь к породе серьезных людей.
– Вам не странно, что я прошу вас переводить?
– Да, пожалуй, это не очень-то принято.
– А с другой стороны, так естественно! Ведь вы – мой лучший друг.
– Спасибо.
– Вы первый, к кому я приду, если со мной стрясется беда.
– А влюбиться в мою девушку – для вас тоже беда?
