– Несомненно. Я бы предпочел, Томас, чтобы на вашем месте был кто-нибудь другой.
– Ладно. Что мне еще ей передать? Что вы не можете без нее жить?
– Нет, это слишком. И не совсем точно. Мне, конечно, пришлось бы отсюда уехать. Но человек может все пережить.
– Пока вы обдумываете свою речь, могу я замолвить словечко и за себя?
– Конечно, Томас. Это только справедливо.
– Ну как, Фуонг? – спросил я. – Хочешь меня бросить ради него? Он на тебе женится. А я не могу. Сама знаешь почему.
– Ты уедешь? – спросила она, и я вспомнил о письме редактора у себя в кармане.
– Нет.
– Никогда?
– Разве можно дать зарок? И он тебе не может этого пообещать. Браки расстраиваются. Часто они расстраиваются куда скорее, чем такие отношения, как наши.
– Я не хочу уходить, – сказала она, но ее слова меня не утешили, в них слышалось невысказанное «но».
– По-моему, мне лучше выложить свои карты на стол, – заявил Пайл. – Я не богат. Но когда отец умрет, у меня будет около пятидесяти тысяч долларов. Здоровье у меня отличное: могу представить медицинское свидетельство – меня осматривали всего два месяца назад – и сообщить, какая у меня группа крови.
– Не знаю, как это перевести. Зачем ей ваша группа крови?
– Чтобы она была уверена в том, что у нас с ней могут быть дети.
– Так вот что в Америке нужно для любви: цифра дохода и группа крови?
– Не знаю, мне раньше не проходилось иметь с этим дело. Дома моя мама поговорила бы с ее матерью…
– Относительно группы крови?
– Не смейтесь, Томас. Я, вероятно, кажусь вам человеком старомодным. Поймите, я немножко растерялся…
– И я тоже. А вам не кажется, что нам лучше кончить этот разговор и решить дело жребием?
– Не надо притворяться таким черствым, Томас. Я знаю, вы ее по-своему любите не меньше моего.
– Ладно, валяйте дальше, Пайл.
– Скажите ей: я и не рассчитываю на то, что она меня сразу полюбит. Это придет потом. Но я ей предлагаю прочное и почетное положение в обществе. Романтики тут мало, но, пожалуй, это куда лучше страсти.
– За страстью дело не станет, – сказал я. – На худой конец пригодится и ваш шофер, когда вы будете в отлучке.
Пайл покраснел. Он неловко поднялся на ноги.
– Это гнусная шутка. Я не позволю, чтобы вы ее оскорбляли. Вы не имеете права…
– Она еще не ваша жена.
– А что можете предложить ей вы? – спросил он уже со злостью. – Сотни две долларов, когда вы соберетесь уезжать в Англию? Или же вы передадите ее своему преемнику вместе с мебелью?
– Мебель не моя.
– И она не ваша. Фуонг, вы выйдете за меня замуж?
– А как насчет группы крови? – спросил я. – И справки о здоровье? Вам ведь понадобится такая справка и от нее. Может, и от меня? А ее гороскоп вам не нужен?.. Хотя нет, это обычай не ваш, а других племен.
– Вы выйдете за меня замуж?
– Спросите ее сами по-французски, – сказал я. – Будь я проклят, если стану вам переводить.
Я отодвинул стул; собака зарычала. Это привело меня в бешенство.
– Скажите вашему проклятому псу, чтобы он помолчал. Это мой дом, а не его.
– Вы выйдете за меня замуж? – повторил он.
Я сделал шаг к Фуонг, и собака зарычала снова. Я попросил Фуонг:
– Скажи ему, чтобы он убирался вместе со своим псом.
– Пойдемте со мной, – молил Пайл. – Avec moi
[31]
.
– Нет, – сказала Фуонг, – нет.
И вдруг вся злость у нас обоих пропала: вопрос оказался так прост – его можно было решить одним словом из трех букв. Я почувствовал огромное облегчение. Пайл стоял как вкопанный, слегка разинув рот. Он с удивлением произнес:
– Она сказала «нет»?..
– Настолько она умеет говорить по-английски. – Теперь мне уже хотелось смеяться: какого дурака валяли мы оба! – Садитесь и выпейте еще виски.
– Мне лучше уйти.
– Последнюю, разгонную…
– Нехорошо, если я все у вас выпью, – пробормотал он себе под нос.
– Я могу достать сколько угодно виски через миссию, – сказал я, направляясь к столу, и пес оскалил зубы.
Пайл крикнул на него с яростью:
– Лежать, Герцог! Уймись… – Он отер пот со лба. – Мне от души жаль, Томас, если я сказал то, чего не следовало говорить. Не знаю, что на меня нашло. – Взяв стакан, он сказал жалобно: – Побеждает более достойный. Только прошу вас, Томас, не бросайте ее.
– Я и не думаю ее бросать.
– Может, он хочет выкурить трубку? – спросила меня Фуонг.
– Не хотите ли выкурить трубку, Пайл?
– Нет, спасибо. Я не притрагиваюсь к опиуму; у нас в миссии на этот счет очень строго. Допью и пойду домой. Меня огорчает Герцог. Всегда такой спокойный пес.
– Оставайтесь ужинать.
– Если вы не возражаете, мне лучше побыть одному. – Он как-то неуверенно улыбнулся. – Люди скажут, что мы ведем себя чудно. Ах, Томас, как бы я хотел, чтобы вы могли на ней жениться!
– Вы шутите!
– Нисколько. С тех самых пор, как я побывал там, – помните, в доме рядом с «Шале», – мне стало так страшно…
Не глядя на Фуонг, он залпом выпил непривычное для него виски, а прощаясь, не дотронулся до ее руки и только мотнул головой, отвесив неуклюжий короткий поклон. Я заметил, как она проводила его взглядом, и, проходя мимо зеркала, увидел в нем себя: верхняя пуговица на брюках была расстегнута – признак того, что брюшко начало округляться. Выйдя за дверь, Пайл сказал:
– Обещаю, Томас, с ней не встречаться. Но вы не захотите, чтобы это вырыло между нами пропасть? Я добьюсь перевода отсюда, как только кончу свои дела.
– А когда это будет?
– Года через два.
Я вернулся в комнату, думая: «Чего я достиг? С тем же успехом я мог им сказать, что уезжаю». Ему придется покрасоваться своим истекающим кровью сердцем всего несколько недель… Моя ложь только облегчит его совесть.
– Приготовить трубку? – спросила Фуонг.
– Подожди минутку. Мне надо написать письмо.
В тот день я писал уже второе письмо, но на этот раз не порвал его, хотя так же мало надеялся на благоприятный ответ. Оно гласило:
«Дорогая Элен!
В апреле я вернусь в Англию, чтобы занять место редактора иностранного отдела. Как ты сама понимаешь, большой радости я не испытываю. Англия для меня – то место, где я стал неудачником. Я ведь так же, как и ты, хотел, чтобы наш брак длился как можно дольше, хотя и не разделял твоей веры в бога. По сей день не пойму, на чем мы потерпели крушение (ведь мы оба его не хотели), но подозреваю, что виной всему мой характер. Я знаю, как зло и жестоко я порой поступал. Теперь, кажется, я стал чуть-чуть получше – не добрее, но хотя бы спокойнее, – Восток мне в этом помог. А может, я просто стал на пять лет старше, да еще в ту пору, когда пять лет – это большой срок по сравнению с тем, что осталось прожить. Ты была ко мне очень великодушна и ни разу не попрекнула меня с тех пор, как мы расстались. Можешь ли ты проявить еще большее великодушие? Помню, перед тем как мы поженились, ты предупреждала, что развод для тебя вещь немыслимая. Я пошел на этот риск, и мне как будто не на что жаловаться. И все же я прошу у тебя развода».
