Марта направилась к двери, но я ее остановил:
— Пожалуйста, не уходите.
Она была мне нужна как свидетельница. Она вернулась, и Джонс, ничего не подозревая, продолжал:
— Конечно, сперва они заставили нас драпануть в Малайе. Мы тогда и понятия не имели о партизанской войне, но потом освоили эту науку.
— Уингейт... — подзадорил я его, боясь, как бы поток хвастовства не иссяк раньше времени.
— Он был из лучших, но я мог бы назвать и другие имена. Да я и сам выкидывал фортели, за которые краснеть не приходится.
— Вы ведь чуете воду издалека, — напомнил я.
— Ну, этому мне учиться не пришлось, — сказал он. — Это у меня врожденное. Знаете, еще в детстве...
— Какая трагедия, что вы тут заперты в четырех стенах, — прервал я. Детские воспоминания могли увести нас слишком далеко. — Здесь в горах есть люди, которым так не хватает военных знаний. Правда, там Филипо.
Наш дуэт разыгрывался, как по нотам.
— Филипо! — воскликнул Джонс. — Да он же сопляк! Знаете, он ведь приходил ко мне. Просил, чтобы я обучал их военному делу... Он мне предлагал...
— И вы не соблазнились?.. — спросил я.
— Конечно, это было заманчиво. Как вспомнишь славные боевые деньки в Бирме... Словом, вы меня понимаете. Но тогда, старик, я ведь был на государственной службе. Я их в то время еще не раскусил. Может, я и наивен, но я требую от людей только одного — прямоты... Словом, я им верил... Знал бы я тогда то, что знаю сейчас.
Интересно, как он объяснил свое бегство Марте и Пинеде. Очевидно, сильно приукрасил историю, которую рассказал мне в ту ночь.
— Как обидно, что вы не пошли тогда с Филипо, — сказал я.
— Обидно для нас обоих, старик. Я вовсе не хочу умалять достоинств Филипо. Он человек храбрый. Но будь у меня возможность, я бы из него сделал первоклассного партизанского командира. Налет на полицейский участок — чистая самодеятельность. Он дал удрать большинству полицейских, да и оружия захватил всего...
— А если бы сейчас появилась возможность?..
Даже неопытная мышь и та не кинулась бы так опрометчиво на запах сыра.
— Ну, сейчас меня не надо было бы уговаривать, — сказал он.
— Если бы мне удалось устроить вам побег... чтобы вы присоединились к Филипо?
Он почти не колебался — ведь на него смотрели глаза Марты.
— Только скажите как, старик, — сказал он. — Только скажите мне, как!
Мошка прыгнула к нему на колени и облизала все его лицо от носа до подбородка, словно надолго прощалась со своим героем; Джонс отпустил какую-то плоскую шутку — он и не подозревал, что ловушка захлопнулась, — и рассмешил Марту, а я утешал себя тем, что дни их веселья сочтены.
— Будьте наготове, — предупредил я его.
— Я путешествую налегке, старик, — сказал Джонс, — а теперь даже без погребца.
Он мог себе позволить это упоминание, так он был во мне уверен...
Доктор Мажио сидел у меня в кабинете, не зажигая света, хотя электричество давно включили.
— Мне удалось поймать его на удочку. Без всякого труда, — сказал я.
— Какой у вас торжествующий тон, — заметил доктор Мажио. — Но что это в конце концов даст? Один человек войны не выиграет.
— У меня свои причины радоваться.
Доктор Мажио разложил на моем письменном столе карту, и мы подробно проследили дорогу на юг в Ле-Ке. Так как я должен буду вернуться один, надо создать впечатление, что у меня нет попутчика.
— А если они обыщут машину?
— Это мы еще обсудим.
Мне придется достать пропуск и придумать повод для поездки.
— Берите пропуск на понедельник, 12, — посоветовал доктор Мажио: ему понадобится несколько дней, чтобы связаться с Филипо, так что раньше 12 нечего трогаться с места. — Луны тогда почти не будет, и это вам на руку. Вы высадите его вот здесь, у кладбища, не доезжая Акена, и поедете дальше в Ле-Ке.
— Если тонтон-макуты обнаружат его раньше, чем подойдет Филипо...
— Вы не доберетесь туда до полуночи, а в темноте никто на кладбище не ходит. Но если его найдут, вам несдобровать, — сказал Мажио. — Они развяжут ему язык.
— Все равно, другого выхода нет...
— Мне ни за что не дадут пропуска на выезд из Порт-о-Пренса, а то я бы предложил...
— Не беспокойтесь. У меня свои счеты с Конкассером.
— У всех у нас они есть. Но зато в одном мы можем быть уверены...
— В чем?
— В погоде.
В Ле-Ке помещались католическая миссия и больница. Я сочинил целую историю, будто обещал привезти туда пачку религиозной литературы и пакет с лекарствами, но оказалось, что я зря старался: полицию заботил лишь собственный престиж. Пропуск в Ле-Ке обошелся мне в несколько часов ожидания душным, жарким, как пекло, днем в комнате, где воняло зверинцем, а на стенах висели фотографии мертвых мятежников. Дверь кабинета, где мы с мистером Смитом впервые увидели Конкассера, была закрыта. Может, он уже впал в немилость и кто-то свел с ним счеты вместо меня.
Около часу дня меня вызвали, и я подошел к столу, где сидел полицейский. Он начал заполнять бесчисленные графы с вопросами обо мне и моей машине — начиная от моего рождения в Монте-Карло и кончая цветом моего автомобиля. Какой-то сержант подошел и заглянул ему через плечо.
— Вы с ума сошли, — сказал он.
— Почему?
— До Ле-Ке можно добраться только на вездеходе.
— Но ведь это Главное южное шоссе... — сказал я.
— Сто семьдесят километров непролазной грязи и ухабов. Даже вездеход пройдет их не меньше чем за восемь часов.
В тот же день ко мне пришла Марта. Когда мы лежали рядом, отдыхая, она сказала:
— Джонс отнесся к твоим словам серьезно.
— Я этого и хотел.
— Ты ведь знаешь, что вас задержат на первой же заставе.
— Неужели ты так волнуешься за Джонса?
— Какой ты дурак, — сказала она. — Наверно, если бы я от тебя уезжала, ты и тогда испортил бы нам последние минуты.
— А ты уезжаешь?
— Когда-нибудь уеду, конечно. А как же иначе? Всегда куда-нибудь уезжаешь.
— Ты меня заранее предупредишь?
— Не знаю. Может, не хватит духу.
— Я поеду за тобой.
— Да ну? Какая свита! Приехать в новую столицу с мужем, Анхелом, а вдобавок еще и с любовником.
— Зато Джонса тебе придется оставить здесь.
— Как знать? Может, нам удастся вывезти его контрабандой в дипломатическом багаже. Луису он нравится больше, чем ты. Луис говорит, что он честнее.
