— Он прибирает к рукам предприятие Кайта.
— А кто такой Кайт?
— Вы хотите сказать, кто был Кайт? Вы читали в газетах о том, что его укокошили на вокзале Сент-Пэнкрас?
— Нет.
— Не думаю, что они сделали это умышленно, — продолжал бармен. — Они хотели только порезать его, да бритва соскочила.
— Выпейте со мной.
— Спасибо. Выпью рюмку джина.
— За ваше здоровье.
— За ваше здоровье.
— Я ни о чем этом не слышала, — сказала Айда. Она посмотрела через плечо на часы; ей нечего было делать до часу; она могла выпить третью рюмку и немного поболтать.
— Дайте мне еще один портвейн. Когда все это случилось?
— Да еще до Троицы.
Слово «Троица» теперь всегда резало ей ухо — оно значило для нее очень многое: затертую десятишиллинговую бумажку, белые ступени, ведущие в дамский туалет, слово «трагедия», напечатанное крупным шрифтом.
— Ну, а что же товарищи Кайта? — спросила она.
— Вряд ли они уцелеют без Кайта. У банды нет вожака. Ну, у них теперь верховодит семнадцатилетний мальчишка. А что такой мальчишка может сделать против Коллеони? — Он перегнулся через стойку и прошептал: — Сегодня ночью он порезал Бруера.
— Кто? Коллеони?
— Нет, этот мальчишка.
— Я не знаю, кто такой Бруер, но, видно, здесь заварилась каша.
— Подождите, начнутся бега, — сказал бармен. — Вот когда пойдет заваруха. Коллеони хочет царить безраздельно. Быстро, посмотрите в окно — и вы его увидите.
Айда подошла к окну и выглянула на улицу, но опять увидела только знакомый ей Брайтон; она не замечала ничего другого даже и в тот день, когда умер Фред; две девушки в пляжных костюмах шли под руку, автобусы ехали в Роттингдин, какой-то человек продавал газеты, шла женщина с корзинкой для провизии, юноша в потертом костюме, прогулочный катер отходил от мола, длинного, светлого и прозрачного, похожего на креветку на солнце.
— Я никого не вижу, — сказала она.
— Теперь он уже прошел.
— Кто? Коллеони?
— Нет, мальчишка.
— А, вот этот паренек, — сказала Айда, возвращаясь к стойке и к своему портвейну.
— Пари держу, что он сейчас здорово озабочен.
— Такой мальчишка не должен был бы вмешиваться в подобные дела, — сказала Айда. — Если бы он был моим сыном, уж я бы выбила из него дурь. — И она хотела уже забыть о мальчике, переключить свое внимание, отвести свою мысль в сторону, словно ковш большого стального экскаватора, но вдруг вспомнила; лицо в баре, замеченное за плечом Фреда, звук разбитого стекла… «Этот джентльмен заплатит»… У нее была великолепная память. — Вы когда-нибудь встречали этого Колли Киббера? — спросила она.
— Не приходилось, — ответил бармен.
— Странный это случай с его смертью. Наверно, об этом много болтали.
— Я ничего не слышал, — сказал бармен. — Он был не из Брайтона. Никто не знал его здесь в округе. Он был чужой.
Чужой — она не понимала смысла этого слова: на свете не было места, где она чувствовала бы себя чужой. Вертя в пальцах рюмку с остатками дешевого портвейна, она, ни к кому не обращаясь, заметила:
— Жизнь — хорошая штука.
Все вокруг было ей близко и понятно: зеркало с рекламой за спиной бармена посылало ей ее собственное изображение; девушки со смехом шли через набережную с пляжа; на пароходе, уходящем в Булонь, звучал гонг — жизнь была хороша. Только мрак, в котором двигался Малыш, уходя из пансиона Билли, возвращаясь обратно в пансион Билли, был ей чужд; она не испытывала жалости к тому, чего не могла понять.
— Ну, мне пора, — сказала она.
Ей было еще рано, но она хотела получить ответ на некоторые вопросы, прежде чем придет мистер Коркери. Она обратилась к первой попавшейся официантке со словами:
— Это вам здесь так повезло?
— Не знаю, в чем, — холодно ответила официантка.
— Я думала, вы нашли карточку… карточку Колли Киббера.
— А, так это вон та, — презрительно сказала официантка, вскинув напудренный острый подбородок.
Айда пересела за другой столик.
— Ко мне сюда должен прийти приятель, — сказала она. — Мне надо подождать его, но я попробую что-нибудь выбрать. Картофельный пирог с мясом хороший?
— С виду он чудесный.
— Вкусный и подрумяненный сверху?
— Он просто картинка.
— Как вас зовут, милочка?
— Роз.
— Так, значит, это вам посчастливилось найти карточку?
— Это они вам сказали? — спросила Роз. — Они не могут мне этого простить. Считают, что я не заслужила такого счастья на второй день работы.
— На второй день? Ну, тогда вам действительно повезло. Этот день вы вовек не забудете.
— Конечно, — сказала Роз, — я всегда буду помнить его.
— Мне не следует задерживать вас разговорами.
— Пожалуйста, если вам угодно. Только сделайте вид, будто вы что-то заказываете. Сейчас мне больше некого обслуживать, а я прямо с ног валюсь из-за этих подносов.
— Вам не нравится ваша работа?
— Нет, почему же? — быстро возразила Роз. — Место хорошее. Я бы не променяла его ни на что другое. Я не хотела бы служить в гостинице или у Чессмана, даже если бы мне платили вдвое больше, чем здесь. Здесь так красиво, — сказала она, глядя на пустыню выкрашенных в зеленый цвет столов, на бледно-желтые нарциссы, на бумажные салфетки, на бутылочки с соусом.
— Вы здешняя?
— Я всегда жила здесь… всю жизнь, — ответила Роз. — На Нелсон-Плейс. Эта работа для меня выгодна, потому что мы здесь и ночуем. Нас только трое в комнате, и у нас два зеркала.
— Сколько вам лет?
Роз доверчиво наклонилась к Айде через стол.
— Шестнадцать, — ответила она. — Я от них это скрываю. Говорю, что мне семнадцать. Они бы сказали, что я слишком молодая, если бы узнали. Отослали бы меня… — Она запнулась и долго не могла выговорить этого мрачного слова. — Домой.
— Вы, наверное, обрадовались, — сказала Айда, — когда нашли эту карточку.
— Ну конечно!
— Как вы думаете, милочка, могу я здесь выпить стакан крепкого пива?
— Придется послать за ним, — ответила Роз. — Если вы дадите мне деньги…
Айда раскрыла свой кошелек.
— Наверное, вы никогда не забудете этого маленького человечка.
— Да ведь он был не такой уж… — начала Роз и вдруг запнулась, устремив взгляд в окно кафе Сноу, через набережную на мол.
— Он был не такой уж?… — повторила Айда. — Что вы хотели сказать?
