На встрече в Ленинграде мною были выдвинуты предложения по скорейшему завершению этой разрушительной войны. Прежде всего, мы все, от лица трех великих держав и будущей Французской демократической республики в лице генерала де Голля, обратились к Турции, потребовав от нее объявить войну Еврорейху, на подконтрольной ей территории разоружив его войска, арестовав всех его подданных и собственность, передав их нам в качестве пленных и трофеев, открыть свою территорию для нашего военного транзита и уступить, по нашему выбору, свои военно-воздушные и военно-морские базы, с размещением там войск, авиации и флота Британии и СССР (с обязательным выводом после войны). Также Британия берет на себя обязательство по своим каналам передать аналогичное (от Трех держав) обращение к Италии с требованием немедленно сместить Муссолини и перейти на сторону антигитлеровской коалиции (что обязательно зачтется Италии и ее народу по окончании войны). В перспективе такое же предложение может быть сделано Испании. Наконец, Британия, совместно с СССР, настоятельно рекомендует всем сторонам внутриюгославского конфликта (кроме, естественно, немцев и их сторонников) оказывать всякое содействие Советской Армии при ее движении в Италию для помощи законному итальянскому правительству и разоружения германских войск — или, в случае прискорбного отказа Италии признать предложения Большой тройки, содействовать в продвижении советского фронта на территорию Италии по ходу боевых действий. В дальнейшем же СССР и Британия выступают гарантами соглашения между всеми антифашистскими силами в Югославии и содействуют образованию там правительства Национального Согласия.
(Не для бумаги: но побудем пока честными союзниками! В конце концов, разместив в Турции «галифаксы» Берегового командования, мы можем засыпать минами подходы к Суэцкому каналу и Порт-Саиду, прервав опасную для нас связь рейха с Японией. Ну а «вывести после войны» можно потребовать заодно и русских из зоны Проливов! Также, новое правительство Италии после свержения Муссолини будет, с большой степенью вероятности, проанглийским. Как и в Югославии, мы получим у власти не единолично русскую марионетку Ранковича, но и нашего Тито, и даже, возможно, представителей законного короля Александра, он ведь не отрекался, убегая в Лондон от немцев в сорок первом — какие еще здоровые политические силы мы сумеем подключить?
И это не будет стоить Британии ничего! Югославы подчинятся — поскольку без нашей помощи и поддержки они никто. А в Италии и Турции, при их несогласии, всю работу сделают русские, которым после мы предложим убраться домой.
Авторство этих предложений? Простите, а какая разница, чья была идея? Важно лишь то, что окончательная редакция принадлежала нам!)
К сожалению, не все конструктивные и миролюбивые предложения, исходящие от нашей и американской стороны, были приняты русскими. Следует отметить, что Сталин, хотя и был, бесспорно, одним из великих русских правителей, в большей мере оставался азиатским вождем с исконно азиатской психологией, недоверчивостью и подозрительностью. Диктатор по своей сути, он не мог понять самих принципов свободы, либерализма и демократии. И слишком часто видел в наших предложениях мнимое ущемление русских интересов. Так, поднятый мной вопрос о послевоенной Дунайской конфедерации под управлением Объединённых наций встретил с его стороны весьма прохладное отношение, Сталин посчитал подобное объединение нежизнеспособным. С такой же неприязнью он отнёсся и к планам разделения Германии на несколько частей. И хотя нам удалось получить гарантии независимости Финляндии и Швеции, вопрос о послевоенных границах Норвегии оставался пока открытым.
(О чем не напишу: когда я предложил для Польши то же, что для Югославии — «правительство национального согласия», включающее все политические силы — Сталин не только ответил довольно резко, что так называемая Польская Объединенная Рабочая Партия и есть по сути коалиция всех здоровых — читай, просоветских! — политических сил, но и прямо обвинил британскую сторону в грязной политической игре, граничащей с предательством. На мое категорическое требование объясниться, он ответил, что у него есть очень авторитетный свидетель, и спросил, настаиваю ли я, чтобы этот свидетель был представлен? Поскольку отказ был сходен с потерей лица, то я подтвердил свое требование, лишь выразив беспокойство, сколько времени это у нас отнимет. Сталин ответил, что не больше получаса. Я согласился, Рузвельт и де Голль не протестовали.
О дальнейшем лучше не вспоминать! В зал ввели Бур-Коморовского, и это ничтожество, этот опереточный генерал, подобранный мной буквально в лондонской канаве, этот предатель, всем обязанный мне, этот подлый трус, у которого даже не хватило духа застрелиться, обрушил на нас целый поток грязи — на вполне понятном английском языке! Он подробно рассказал обо всех инструкциях, которые я ему давал накануне Варшавского восстания — клянусь, в действительности там не могло быть слов про «новый санитарный кордон против большевизма», это не произносилось вслух! Тем более я не могу нести ответственности за все требования, которые этот недоносок из Варшавы успел выдвинуть к русским «от лица польской нации», присочинив, что этот бред редактировался лично мной полностью, а не отчасти! И конечно же, я не мог знать, что этот негодяй по совместительству является еще и немецким агентом!
Тут Сталин с удивлением спросил:
— Неужели лучшая в мире британская разведка не знала о связи Коморовского с группенфюрером СС Фегеляйном, занимающим нынче должность представителя СД в ставке фюрера? Притом что сам Коморовский факта своей еще довоенной дружбы с этим человеком отнюдь не скрывал, как и то, что переписка между ними, через доверенных лиц, продолжалась до времени восстания! Неужели в МИ-6 сидят столь наивные люди, что верят, будто назначенный вами предводитель восстания обсуждал с высокопоставленным гитлеровцем всего лишь прошлые конноспортивные дела?
[18]
А как вы тогда объясните, что немцы в Варшаве явно были готовы к началу восстания, приняв эффективные предупредительные меры, как, например, арест многих офицеров АК, а особенно АЛ — в последний момент, по неизвестно откуда взявшимся спискам? Если Коморовский прямо указывает, что предупредил Фегеляйна, «чтобы избегнуть лишних жертв» — чьих, немецких военнослужащих и штатского персонала? И после столь «удачного» начала восстания британская сторона сохранила к Коморовскому доверие — тогда проверьте, мистер Черчилль, не сидит ли у вас в Лондоне еще один немецкий агент!
Был редчайший случай, когда я сорвался:
— Достаточно, уберите это ничтожество! Признаю, что совершил величайшую ошибку в жизни, доверившись мерзавцу! Заверяю, что он, прикрываясь моим именем и полученными от меня полномочиями, преследовал свои собственные, гнусные цели! Ни я, ни Британия больше не желают иметь с этим подонком ничего общего! И если вы его расстреляете — туда этой сволочи и дорога!
Тут Сталин ответил, что Коморовский, конечно, получит, что заслужил.
— Но у вас в Британии есть понятие «прецедент». И если имеет место один случай, когда некто, прикрываясь вами, совершал действия, никак не приближающие победу над немецким фашизмом, то советская сторона в будущем имеет право иметь подобное в виду и принимать те меры предосторожности, какие найдет нужным. Конкретно же, касаемо, например, Югославии — мы принимаем ваше предложение. С оговоркой, что любое лицо, уличенное в связях с фашистами или в своей деятельности способствующее им, должно быть осуждено как военный преступник, и это не подлежит обсуждению!
