В следующей комнате ему неожиданно повезло: здесь стоял массивный каменный стол, на котором обнаружилось кресало и толстая восковая свеча. Влад зажег свечу и обошел помещение по кругу. Стены были задрапированы старинными гобеленами с изображениями сцен охоты и пиров — в мусульманских жилищах Влад никогда таких не видел. В отличие от миниатюр в таинственном пергаменте, они были подчеркнуто традиционны и даже скучны. Кроме этих гобеленов и каменного стола, в комнате ничего не было.
А вот за третьей дверью обнаружилось нечто по-настоящему интересное.
В зале со сводчатым потолком стоял не один, а три каменных стола, расположенных буквой «П». Все они были заставлены стеклянными и металлическими сосудами разной формы и размера, каменными тиглями и плоскими мисками. Остро пахли связки трав и кореньев, свисавших с потолочных балок. В углу багрово мерцало разверстое жерло большой печи. Влад наклонился, протянул руку и ощутил исходящий от углей жар. Огонь в печи погас совсем недавно, может быть, полчаса назад. Значит, в башне кто-то есть?
За спиной Влада что-то прошуршало. Он резко обернулся, но ничего не увидел — только огонек свечи вдруг затрепетал и задергался, как будто от двери потянуло сквозняком. Осталось лишь неприятное ощущение взгляда, буравящего спину между лопаток.
Княжич быстро вышел из загадочной лаборатории. На лестнице не было ни души — но ему показалось, что кто-то маленький и легкий быстро взбежал вверх по ступеням.
Мгновение Влад колебался — спуститься к ожидавшему его Мехмеду или подняться еще на один этаж. Любопытство пересилило, и он, предусмотрительно вынув из ножен кинжал, поспешил вверх по лестнице.
На третьем этаже была только одна дверь — из полированного черного дерева, обшитая по краям ярко начищенной медью. Как и другие двери в башне, она оказалась не заперта.
Влад, держа кинжал острием вперед, вошел и огляделся.
Окон здесь, как и в других помещениях башни, не было, и большая часть комнаты терялась во мраке. Огонек свечи выхватывал из темноты груды подушек, разбросанных по великолепному персидскому ковру, покрывавшему пол. Ковер глушил шаги и приятно щекотал босые ноги Влада. Княжич осторожно двинулся вперед, готовый к любым неожиданностям.
Посреди комнаты стояла огромная кровать с балдахином.
«Совсем как в сегодняшнем представлении», — подумал Влад, остановившись перед кроватью. Эта мысль и насмешила, и напугала его одновременно. Все происходящее действительно до крайности напоминало театр теней. Вплоть до того что он поднялся на верхушку башни, как Карагёз, а принц, как незадачливый Хадживат, остался внизу.
«Значит, там, под балдахином, принцесса?» — спросил сам себя Влад. Протянул руку и отдернул тяжелую ткань балдахина.
Он оказался прав.
3
Принцесса была красивее всех девушек, которых Влад видел в жизни. Правда, нельзя сказать, что он их видел много: в основном служанки в замке и румяные крестьянки, подносившие валашскому господарю цуйку и хлеб-соль, когда князь выезжал на охоту. В Эдирне женщины закрывали лица черной тканью так, что блестели лишь влажные оленьи глаза. С некоторых пор это обстоятельство весьма расстраивало княжича, чьи сны все больше напоминали гарем из рассказов Мехмеда. Ему снились девушки с черными, как смоль, волосами, и девушки с локонами цвета хлопка, девочки с тонкими ногами и узкими бедрами, стыдливо закрывавшие ладошками маленькие груди, и роскошные женщины с медово-золотой плотью, манившие его бесстыдными движениями полных рук. В воображении Влада мелькали сотни очаровательных женских лиц… и все они исчезали, как утренний туман, с первыми лучами солнца. Но ни одно из них не было и вполовину так прекрасно, как лицо девушки, раскинувшейся на кровати среди мягких подушек.
Черты ее настолько совершенны, что их можно было бы принять за творение великого скульптора — если бы не нежная, перламутровая, теплая даже на взгляд кожа. Великолепный разлет соболиных бровей, напоминавших изящные арки. Огромные глаза прикрыты чуть трепещущими веками с неправдоподобно длинными ресницами — уже в одни эти ресницы можно было влюбиться до потери рассудка. Волосы цвета темного золота рассыпались по парчовой подушке, открывая мраморную округлость плеча и трогательную белизну шеи.
И губы, яркие, пунцовые, казавшиеся вырезанными из драгоценного коралла. Как только взгляд княжича упал на эти губы, Влад забыл обо всем на свете. Приклеился к ним взглядом, как горлица к густо намазанной клеем дощечке, спрятанной в кустах искусным птицеловом.
Он замер, боясь неосторожным движением потревожить спящую красавицу. Время застыло, как патока. Влад слышал только гулкие удары собственного сердца и тугой пульс крови, настойчиво стучащий в барабанные перепонки. Он забыл о том, что его давно ждет Мехмед; забыл о шаркающих шагах на лестнице и о жутких стражах сада. Все это было вытеснено куда-то за пределы его сознания; мир сузился до размеров кровати, на которой спала прекрасная незнакомка.
Не отдавая себе отчет в том, что делает, Влад шагнул вперед — мягкий ковер позволял двигаться бесшумно — и опустился на колени перед кроватью. Теперь голова девушки оказалась совсем рядом, он мог чувствовать у себя на лице ее тихое, пахнущее цветами дыхание.
А потом Влад наклонился и поцеловал спящую красавицу в губы.
Он, конечно, много раз слышал сказку о рыцаре, который таким поцелуем разбудил заколдованную злой волшебницей принцессу. И, в общем, был готов к тому, что девушка проснется… и даже к тому, что она испугается и завопит на всю башню. Поэтому он собирался лишь прикоснуться к этим сочным, алым губам и сразу же отпрянуть, а возможно, и бежать со всех ног, пока не случилось чего-нибудь непоправимого. Но губы оказались такими мягкими и сладкими, что оторваться от них не было никакой возможности. К тому же девушка и не думала просыпаться — она лишь что-то томно простонала во сне и даже чуть шире приоткрыла свой прелестный ротик, явив взору Влада ровные жемчужины зубов.
У Влада не было богатого опыта по части поцелуев; откровенно говоря, весь его опыт ограничивался одним-единственным случаем, когда он, больше из любопытства, нежели подгоняемый желанием, зажал в чулане дочку кухарки Илинку и несколько минут мусолил ее влажные, похожие на переваренные телячьи почки губы. Владу это занятие быстро наскучило, тем более что изо рта кухаркиной дочки попахивало сыром, и он убежал к мальчишкам во двор, оставив разочарованную Илинку в темноте чулана.
Сейчас же все было совершенно по-другому. Он упивался свежим дыханием спящей девушки, мягкостью и податливостью ее губ, близостью ее прекрасного юного тела. Осмелев, он уже протянул руку, чтобы дотронуться до полускрытого прозрачным муслином бедра, и даже успел ощутить кончиками пальцев восхитительное тепло и шелковистость кожи… и тут за его спиной кто-то громко зашипел.
Воображение немедленно нарисовало Владу поднявшуюся на хвосте королевскую кобру — он видел таких во время представления дервишей при дворе султана. Он пружинисто вскочил, уже не заботясь о том, что может разбудить девушку, и обернулся, сжимая перед собой кинжал.
