Я видел, как существо, бывшее еще недавно Абдул-Хассаном, пыталось спрятаться в самых темных закоулках дворца. Однако дворец Шахиншаха в Исфахане — очень светлое сооружение с множеством окон, и пока принц добрался до безопасного подвала, куда не проникал солнечный свет, вся кожа его стала красной и воспаленной и слезала с тела лоскутами. Обезумевшее от боли и страха чудовище забилось в самое глубокое подземелье, где его и замуровали, оставив лишь небольшое отверстие, через которое можно было подавать пищу. Говорят, Шахиншах так и не сумел найти в себе мужества убить своего любимого сына, и Абдул-Хассан еще долгие годы обитал в подземелье, питаясь кровью жертвенных животных, которую ему подавали в медном сосуде на длинной палке. Может быть, он жив до сих пор — упыри гораздо долговечнее простых смертных.
Ты же не забыл, что слуги Шахиншаха так и не смогли найти тела девушки, которую Абдул-Хассан заколол кинжалом? Прошло несколько месяцев, и из отдаленных провинций к северу от Исфахана стали поступать ужасные вести о ночной ведьме, которая нападала на путешественников, перегрызала им шею и выпивала всю их кровь до последней капли. Шахиншах выслал против нее отборный отряд своих телохранителей, и после долгой охоты им удалось загнать ведьму в узкое ущелье, из которого не было выхода. Каково же было их изумление, когда они увидели, как ведьма — а это была, конечно, та самая девушка, что погубила Абдул-Хассана, — полезла по отвесной скале с такой легкостью, как по пологому склону невысокого холма. Прежде чем она успела скрыться, один из телохранителей пустил в нее стрелу и попал в ногу. Но даже со стрелой, торчавшей из икры, она добралась до гребня скалы и исчезла за ним. Больше ее никто не видел — думаю, она решила убраться подальше от владений Шахиншаха.
После этого случая я загорелся мыслью разгадать секрет Красной жажды. Мне было ясно, что, научившись управлять этой жуткой болезнью, можно получить, например, могучих воинов, которых не остановят ни сабли врагов, ни крепостные стены — вообще ничто, кроме солнечных лучей. Если бы у некоего правителя, думал я, была бы целая армия таких ночных чудовищ, он мог бы завоевать полмира. Да что там полмира — целый мир! Конечно, понадобилась бы еще и дневная армия, обычная, но от нее как раз ничего особенного не требовалось бы — лишь удерживать города, взятые под покровом темноты неуязвимыми упырями.
Когда Ходжа Нифзаи умер, завещав мне все свои немалые богатства, я отправился в путешествие. Я побывал в Индии и на Тибете, видел столицу монголов Ханбалык и царства маленьких смуглых людей на берегах реки Меконг. Был я в землях франков и московитов, меня принимали польские магнаты и эмиры Аль-Андалус. И везде я расспрашивал встречавшихся мне мудрецов, лекарей и просто местных жителей о Красной жажде.
Мне удалось узнать, что эта болезнь до сих пор свирепствует в отрезанных от большого мира деревнях, как правило расположенных в горах. Одна из таких деревень, по слухам, находилась в труднодоступной части Эпира — там, где горный хребет прорезает узкое и темное ущелье, по которому протекает река Ахерон. На языке эллинов «Ахерон» означает «река скорби». Добраться туда можно кораблем из Венеции или Далмации, но венецианцы, в остальном люди бесстрашные, наотрез отказываются туда плавать, а далматинские контрабандисты имеют неприятную привычку убивать тех, кого берут на борт. Однако я все же сумел попасть в нужную мне местность, поскольку двенадцать лет назад его величество султан Мурад отправился на завоевание Эпира и Албании. Я примкнул к его войску и оказал его величеству немало ценных услуг. Когда же султан заговорил о вознаграждении, я попросил его отпустить меня на некоторое время к истокам Ахерона в сопровождении нескольких храбрых янычар. Его величество выполнил мою просьбу, и вскоре я оказался в маленькой, затерянной в горах деревеньке, носившей жутковатое имя Волчий Вой.
То был неприютный и суровый край. Весь он испещрен ущельями, расселинами, обрывами, пещерами, теснинами, берлогами и дырами в земле, и населяли его по большей части хищные звери и такие создания, о которых даже мне ничего не известно. Обитатели Волчьего Воя были людьми дикими и грубыми. Жили они в основном грабежом и скотоводством, причем последнее в их понимании означало в основном кражу скота в соседних деревнях. В головах у них царила полная неразбериха: в единственной мечети имелись росписи, где пророк был изображен в виде христианского Святого Духа, на церемонии обрезания мулла читал Евангелие, а во время Рамазана вся деревня упивалась вином, потому что так якобы «велел имам». О каком имаме шла речь, мне так и не удалось выяснить.
Но именно там, в этой забытой Аллахом деревеньке, мне, наконец, повезло. Ее обитатели действительно время от времени заболевали Красной жаждой, и, хотя таким тут же отрубали головы и вонзали в сердце осиновый кол (ибо жители Волчьего Воя верили, что осина — дерево, на котором повесился Иуда, — губительна для упырей), болезнь вспыхивала снова и снова. По-видимому, ее переносили волки, во множестве водившиеся в окрестных горах.
Пока я гостил в деревне, Красной жаждой заболела целая семья, отведавшая мяса зарезанной волком овцы. Отца, мать и трех их сыновей обезглавили и пронзили кольями до того, как я со своими янычарами подоспел к месту расправы, но последний ребенок был еще жив. Это была девочка лет четырех, с прелестным личиком и редкими в тех краях ярко-синими глазами. Я велел янычарам отбить ее у толпы и в тот же день покинул селение. На завтра я заметил, что девочка жмурится от солнечного света и старается спрятаться в тень. Никаких сомнений больше не было — в моих руках находился ребенок, заразившийся Красной жаждой.
Перво-наперво я принял все необходимые меры предосторожности, чтобы уберечь свое сокровище от солнечных лучей. Я соорудил из выделанных овечьих шкур что-то вроде очень плотного, не пропускавшего ни единого лучика света шатра и посадил в него девочку. Еще через два дня нам пришлось остановиться, потому что у нее началась перестройка внутренних органов. Но я уже много знал о Красной жажде и сумел облегчить ее страдания, которые, конечно, убили бы любого другого ребенка. Я давал ей отвары, смягчающие боль, и поил небольшими порциями крови. К сожалению, на этой стадии обязательно требуется человеческая кровь. Возможно, именно поэтому так много заразившихся Красной жаждой умирает в начале — они слишком слабы, чтобы охотиться на двуногую дичь, а кровь животных почти не помогает. Мне пришлось купить в одном из горных сел толстого, полнокровного мальчишку — его родители были уверены, что я забрал парня для своего гарема. Каждый вечер на привале я отворял ему жилы и выцеживал полстакана крови, которой поил девочку. Мой расчет оказался верен — превращение прошло быстро и почти безболезненно. Уже через неделю девочка бегала и прыгала, как обычные дети ее возраста, — правда, в отличие от них, только по ночам. Ела она мало, но и на мертвечину ее не тянуло. Однако мальчишку пришлось высушить без остатка — отведав человеческой крови, она уже не хотела пить кровь овец или телят.
Когда она выросла — здесь, в Башне, у меня на глазах, — я дал ей имя Тангуль, что означает «Роза Заката». Я хотел использовать ее для своих опытов — ведь моей целью по-прежнему было выведение непобедимых ночных бойцов, — но слишком поздно понял, что попал в ловушку, которую сам же себе и поставил. За это время я привязался к Тангуль, как к родной дочери. Я не мог подвергнуть ее таким жестоким пыткам…
