— Ужасная история… — вздохнул Стрэнд, поднялся и подошел к плите, где Элеонор заваривала чай, обнял ее за плечи. — Мне страшно жаль.
— Браки распадаются каждый день, — сказала она, — и по куда более трагическим причинам. А где сахар?
Он достал с полки сахарницу, и они уселись за стол, поставив перед собой чашки.
— Но почему ты мне раньше ничего не говорила? И где пропадала пять дней? — спросил Стрэнд.
— Просто хотела убедиться, что никогда и ни за что не вернусь к нему, прежде чем выкладывать эти веселые новости тебе, — ответила Элеонор. — А на это понадобилось некоторое время. Ну и потом хотела подыскать какое-нибудь жилье и работу, чтобы не сидеть на шее у престарелых родителей.
— И что же, удалось найти жилье и работу?
Она кивнула.
— Да. Возвращаюсь в свою старую фирму. Должна выйти на работу уже второго января. Мало того, они даже зарплату мне прибавили. А на двери появилась табличка с моим девичьим именем: «Элеонор Стрэнд. Помощник вице-президента». — Она весело, по-детски рассмеялась. — Так что, как видишь, временное отсутствие может иногда пойти на пользу.
Чай они пили в молчании.
— Если хочешь, я могу позвонить ему, — предложил Стрэнд.
— Я и сама могу позвонить, — сказала Элеонор, — но толку от этого не будет. Он не вернется домой, как побитая собака, с поджатым хвостом. Никогда не признается братьям в своем провале. В том, что он только напрасно растратил их деньги. Ни за что не станет просить, чтобы его взяли обратно в семейный бизнес. Да он скорее в гробу к ним вернется.
— Ну и что же с вами будет дальше?
Элеонор ответила ему пристальным и твердым взглядом.
— Постараюсь забыть его, вот и все. А если не смогу, то вернусь. И пусть тогда нас взорвут вместе. — Она поднялась из-за стола. — А теперь мне хотелось бы немного отдохнуть. Где будет моя комната?
— Идем, покажу, — ответил Стрэнд. Они прошли через гостиную, где Стрэнд взял чемодан и понес его в одну из спален. Проходя по коридору, Элеонор заглянула в крошечную комнатушку, служившую спальней Стрэнду.
— Может, здесь? — спросила она.
— Нет, это моя комната. — Он распахнул дверь в более просторную спальню. — А вот эта — мамина. Можешь разместиться тут.
Элеонор подняла на него глаза. Ему совсем не хотелось прочесть в них жалость.
— Ох, папа!.. — простонала она, обняла его и разрыдалась на плече. — Ну почему, почему все так ужасно?.. — Правда, слез хватило ненадолго, и она, тихо шмыгая носом, пробормотала: — Прости меня.
Стрэнд вышел, оставив ее распаковывать вещи. Он пошел в гостиную и увидел на столе письмо от Ромеро. Взял его и какое-то время держал в руках, твердо убежденный в том, что ничего радостного он там не прочтет. Потом наконец вскрыл конверт и вытащил два листка бумаги. Письмо было написано на фирменных бланках, в верхнем правом углу значилось: «Гараж Роллинза. Ремонт и жестяные работы». Почерк был мелкий, округлый, разборчивый, читать его было легко.
«Дорогой мистер Стрэнд!
Я просто хочу поблагодарить вас за все, что вы с мистером Хейзеном для меня сделали, вернее — пытались сделать. Теперь я понимаю, как вы ошибались, решив помочь мне. И как я сам был не прав, решив принять эту помощь. И какую бы позицию ни заняли теперь вы, мистер Хейзен, Бэбкок и все прочие, знайте — я по другую сторону баррикад. Я бы вышел из этой вашей школы эдаким джентльменом-самозванцем, и все, кто был мне близок, тут же заметили бы всю фальшь и не пожелали приближаться ко мне до конца своих дней. Не этого я хотел, мистер Стрэнд, совсем не этого. И если меня осудят, если все же придется пойти в тюрьму, именно там я пойму свой народ лучше. А затем, поняв, смогу что-нибудь сделать. Для своих людей и вместе с ними. Сделать гораздо больше, нежели проучившись десять лет во всех этих пижонских школах и снобистских университетах. Я должен получить образование сам, идти своим путем. Буду читать книги, какие только захочу, делать из них собственные выводы, и вряд ли они будут совпадать с понятиями и принципами, которые внушают в Йеле, или там Гарварде, или в любом подобном месте. Библиотеки у нас открыты для всех и каждого, и если я не смогу найти там нужную книгу, то просто сопру ее где-нибудь, и все дела. Стоит только вспомнить, какое лицо у вас было, когда я рассказал, каким образом раздобыл Гиббона, так даже сейчас разбирает смех.
Знаю, вы, наверное, думаете, что я болен или просто зациклился на пуэрториканцах. Да, я пуэрториканец и всегда буду помнить это. И еще я знаю, что вы никогда бы не сделали того же, что сделали для меня, для белого мальчика из класса, будь даже он семи пядей во лбу. Вы возились со мной лишь по одной причине — потому что я не белый. По крайней мере по вашим стандартам. Но мне ваши подачки не нужны; хорошо, что я понял это, пусть не сразу, но понял. Финито.
Я уже знаю, что вы скажете. Что Роллинз, к примеру, не брезгует принимать подачки, что он превратится в преуспевающего гражданина своей страны, чем сделает честь Данбери и своей семье. А также всем представителям своей расы и четырнадцатой поправке к Конституции Соединенных Штатов Америки. Но это вовсе не означает, что мы с ним одинаковые лишь потому, что у нас с ним одинаково темные шкуры. Его семья уже давно умудрилась сделать резкий рывок вперед, и ему только остается карабкаться все выше и выше. Я же пребываю в грязи, на самом дне канавы, и лестницы поблизости что-то не видать.
Вы должны знать еще одну вещь. Письма, что украл Хитц, были от Кэролайн. То были любовные письма. Начиналось все вроде бы с шутки, но затем перестало быть шуткой. По крайней мере для меня. Я думал, она тоже воспринимает это всерьез. Но ошибался. На следующий день после Дня благодарения я как полный дурак поехал к ней в колледж — она написала, что хочет видеть меня. Ну и, естественно, я предупредил, что приезжаю. Но Кэролайн там не было. Я стоял с чемоданом в руке, как законченный идиот. Когда увидите ее, передайте: не стоит так играть с другими парнями, это может плохо кончиться».
Только в этих последних строчках Стрэнд впервые за все то время, что читал письмо, уловил искреннюю боль и обиду. Ему оставалось прочесть еще две строчки.
«Раз уж вы являетесь другом Хитца, можете передать, что, если я сяду в тюрьму, пусть лучше он не попадается мне на глаза, когда меня выпустят оттуда.
Искренне ваш
Хесус Ромеро».
Ну вот, проиграна еще одна битва, подумал Стрэнд. Чего и следовало ожидать. Ведь Ромеро, несмотря на юный возраст, отчетливо представлял себе свое будущее. Свою роль в этом обществе — роль варвара, изгоя. Слишком гордого, чтобы принимать подачки, чтобы войти в сговор с теми, кто находился по другую сторону гетто. Впрочем, правда на его стороне. Стрэнд вздохнул и устало потер глаза. Затем аккуратно вложил листки обратно в конверт и сунул его во внутренний карман пиджака. Как-нибудь он покажет это письмо Кэролайн.
Глава 8
Рождество приходилось на понедельник, поэтому каникулы начались еще в пятницу. Стрэнд с Элеонор выехали из Данбери загодя, чтобы успеть встретить Лесли, самолет которой компании «Транс-уорлд-эрлайнс» приземлялся в аэропорту Кеннеди. На неделе звонил Хейзен, и Стрэнд сказал ему, что совсем не обязательно посылать за ними машину в Данбери. Кэролайн тоже должна была прилететь в Кеннеди самолетом той же компании. И они договорились, что она будет ждать их в здании аэровокзала — с тем чтобы потом всей семьей отправиться в Ист-Хэмптон. Хейзен, оказывается, переговорил с Ромеро и сказал Стрэнду, что этот идиот и упрямец по-прежнему отказывается сотрудничать с адвокатом. А ведь суд уже не за горами, семнадцатого января. Мало того, Ромеро заявил Хейзену, что Холлинзби вполне устраивает его как адвокат и что он не хочет, чтобы Хейзен напрасно тратил время и приезжал на суд.
