— Я уже, кажется, говорил вам: моя мать играла для меня на пианино, — вспомнил Хейзен. — Но только когда была молодой. А потом перестала. А еще через несколько лет умерла. Ушла тихо…
Ушла тихо, подумал Стрэнд. Что за выражение для описания смерти собственной матери!..
— Думаю, могу позволить себе выпить еще немного, — сказал Хейзен и поднялся из кресла. — Вам налить?
— Нет, пока не стоит, спасибо.
Хейзен стоял у буфета и готовил себе напиток, как вдруг в дверях послышался шум и в гостиную вошла высокая дама с шарфом на голове, повязанным наподобие тюрбана.
— И мне тоже налей, Рассел, — попросила она. Голос у нее был высокий, пронзительный, и, входя, она приветливо улыбнулась Стрэнду. Одета гостья была в юбку и свитер, на ногах туфли на низком каблуке. На вид лет сорок, худая, даже костлявая. «Не в моем вкусе», — автоматически отметил Стрэнд.
— О, Линда! — воскликнул Хейзен. — Я так боялся, что ты опоздаешь.
— Движение было просто страшное, — откликнулась женщина, раскатывая «р», чтоб подчеркнуть, насколько страшное. — Пятница, вечер. Миграция леммингов к морю. Привет. — Она протянула руку Стрэнду. — Я Линда Робертс. Рассел, как известно, не может делать две вещи одновременно. Разливать напитки и знакомить гостей.
— Добрый вечер, — сказал Стрэнд. — Аллен Стрэнд. — Рука у нее оказалась на удивление крепкая и мозолистая. Наверняка играет в гольф, подумал он. Большие, тщательно подведенные серые глаза, щедро намазанные помадой губы, которые иначе казались бы слишком тонкими. Она подошла к Хейзену, поцеловала его в щеку, оставив на ней маленький красный отпечаток, похожий на шрам. — Мне как обычно, — сказала она.
Хейзен уже начал смешивать ей мартини. Она с удовольствием следила за его действиями.
— Мартини — стоящая штука. Придает смысл жизни, — заметила она.
— Да, я слышал, — ответил Стрэнд.
— Рассел, я должна переодеться к обеду или могу сидеть за столом в этом дорожном рубище?
— Как хочешь. Будут лишь несколько близких друзей, — ответил Хейзен, протянув ей бокал мартини.
— Слава Богу. — Она начала потягивать напиток. — Благослови тебя Господь, Рассел, дорогой. Ладно, уж так и быть, причешусь к обеду. — Женщина опустилась в кресло, сжимая в ладонях запотевший от холода бокал на тонкой ножке.
— Линда останется здесь на весь уик-энд, Аллен, — сообщил Хейзен и направился за своим бокалом.
— Я — последний штрих в этой картине, — сказала Линда Стрэнду. — В любом случае сил возвращаться в город просто нет. Только что вернулась из Франции и обнаружила в галерее полный бардак. Картины, прибывшие морем из нашего французского филиала, выглядят так, словно пересекали Атлантику в каноэ. Я мечтала об этом мартини с момента переезда через мост Трайборо.
[21]
Однако Стрэнд заметил, что гостья пошла причесываться, не выпив и половины. У двери на секунду остановилась и нахмурилась.
— Боже праведный, — пробормотала она, — что это за похоронные стоны?
Хейзен рассмеялся.
— Это сын Аллена, Джимми. Он у нас гитарист.
— Ой, как же это я! — Она прижала ладонь ко рту в шутливом испуге. — Прошу прощения, мистер Стрэнд. Я напрочь лишена слуха. Еще в детстве меня перекормили Вагнером, до сих пор сказывается.
— Ничего страшного, — улыбнулся Стрэнд. — Дома мы разрешаем ему упражняться только за закрытыми дверями. Боюсь, что у разных поколений совершенно несхожие представления о том, что должна представлять собой музыка. Лично я остановился в своем развитии на Брамсе.
— А мне нравится твой друг, Рассел, — улыбнулась миссис Робертс и быстро вышла из комнаты, не забыв прихватить с собой мартини.
Несколько секунд в гостиной царила тишина. Адвокат помешивал лед в бокале, Стрэнд гадал, является ли Линда пресловутой любовницей Хейзена. В общем, ему понравилась эта дама, но заводить с ней роман он бы никогда не стал. Интересно, а если бы кто-нибудь увидел его, когда он выходил от Джудит Квинлен со встрепанными волосами и растерянной ухмылкой?.. Наверняка записали бы Джудит ему в любовницы. Как просто испортить себе репутацию…
— Заезжает сюда время от времени, — словно угадав его мысли, заметил Хейзен. — Почти всегда экспромтом. Дом такой большой… — Он сделал паузу. — Она вдова моего близкого друга. Умер всего в сорок семь. Ушел, как… — Он прищелкнул пальцами. — Играл в гольф. Сердечный приступ.
— Похоже, она стойко перенесла эту потерю, — заметил Стрэнд. Хейзен, сощурившись, взглянул на него.
— Она поступает достаточно мудро. Все время занята, все время при деле. Является совладелицей художественной галереи. Они сотрудничают с какой-то галереей во Франции — прекрасный предлог съездить в Европу несколько раз в году. Иногда болтает глупости. Но, уверяю, Линда совсем не глупа, — сдержанно добавил он. — Целиком посвящает себя благотворительности.
— Хотелось бы надеяться, что, когда я умру, моя жена тоже смогла бы целиком посвятить себя благотворительности.
— Он работал на Уолл-стрит. Очень проницательный был делец, — продолжал Хейзен, игнорируя его ремарку, которая вдруг показалась самому Стрэнду грубой до неприличия. — Просто творил чудеса. Вечно перерабатывал. А вы читали, что почтальон в среднем живет гораздо дольше управляющего крупной корпорацией?..
— Да, постоянно на ногах. — Стрэнд от души желал, чтобы хоть кто-нибудь зашел в гостиную, поскольку беседа приобретала все более странный характер.
— Кстати, можете снять галстук, — не унимался Хейзен. — Наверняка все остальные явятся без галстуков. Нравы в Ист-Хэмптоне становятся все более пролетарскими. Совсем не то, что в старые добрые времена. Мой отец почти каждый день требовал, чтобы мы переодевались к обеду. А сейчас и так сойдет. Прозрачные платья, джинсы, дурацкие красные штаны вроде тех, что сейчас на мне…
Стрэнд развязал галстук и сунул в карман. Шея у него была страшно тонкая, почти невозможно было подобрать рубашку, чтобы она не торчала из воротника. Хейзен окинул его любопытным взглядом.
— Я заметил, аппетит у вас хороший…
— Ем как лошадь, — пошутил Стрэнд.
— И ничуть не прибавляете в весе.
— И все равно тощий.
— Я бы на вашем месте не жаловался. Если бы я ел, как вы, меня возили бы на тележке. — Он сделал очередной глоток виски. — Вообще все члены вашей семьи вроде бы не склонны к полноте.
— Это не так. Элеонор, стоит ей прибавить каких-нибудь несколько унций, тут же садится на жесточайшую диету.
— Смешно! — фыркнул Хейзен. — В ее-то возрасте, с ее фигурой!..
В дверь позвонили.
— А вот и гости, — сказал Хейзен. — Надеюсь, вам не будет с ними скучно.
