— Ну, усовершенствовать ее носик, сделать его более приятным взгляду с чисто эстетической точки зрения, именно так он выразился. Он делает много косметических операций, и, насколько мне известно, клиенты всегда были им довольны.
— Но почему он не предложил это нам? — спросил Стрэнд.
— Порой, сказал он, родители воспринимают такие вещи слишком болезненно. Это затрагивает их тщеславие. И он счел, что в отличие от вас я не буду возмущаться.
Стрэнд покосился на жену. Та смотрела на Линду, которая энергично кивала головой.
— Разумеется, — добавил Хейзен, — надо прежде всего выяснить, хочет ли этого Кэролайн.
— Я знаю, чего хочет Кэролайн, — вмешалась Линда. — Девочка будет просто в восторге.
— Откуда вы знаете? — совершенно потрясенный, спросил Стрэнд.
— Мы обсуждали это, еще задолго до нашей поездки во Францию, — с вызовом ответила Лесли. — Ну, еще когда Линда впервые заговорила об этом.
— Почему же вы ничего не сказали мне? — удивился Стрэнд.
— Ждали подходящего момента, — ответила Лесли.
— И теперь, значит, считаете, что подходящий момент настал? — Он едва сдержался, чтобы не повысить голос.
— Это сама судьба, — спокойно заметила Лесли. — Возможно, нам следует поблагодарить Джорджа, за то, что он так неосторожно водит машину.
— Чушь, — буркнул Стрэнд, без особой, впрочем, уверенности в голосе.
— Аллен, — вмешалась Линда, — что за средневековые предрассудки!
— Одно я знаю наверняка. — Стрэнд почувствовал, что побежден. — Прежде всего я должен поговорить с девочкой сам.
— О, Аллен! — нетерпеливо воскликнула Лесли. — Ты из всего готов раздувать трагедию. Таких операций делается миллион в год.
— Но в моей семье ничего подобного не было ни разу. — И он обернулся к двери одного из кабинетов, откуда в сопровождении ассистента появилась Кэролайн. На носу и над заплывшим глазом были лихо налеплены новенькие нарядные пластыри.
— Как чувствуешь себя, детка? — спросил Стрэнд.
— На последнем издыхании, — криво усмехнулась Кэролайн.
— Не юродствуй. Мы забираем тебя домой. Пошли. — Стрэнд распахнул дверь. Кэролайн, держа мать под руку, вышла, за ними последовала Линда. Хейзен замешкался. — Вы идете? — спросил Стрэнд.
— Да, да, конечно. — Похоже, Хейзен был чем-то смущен.
— Врач сказал вам что-то еще, верно? — спросил его Стрэнд, чувствуя, что окружен заговорщиками.
— О, ничего особенного, — ответил Хейзен. — Расскажу как-нибудь в другой раз.
«Что за день выдался, черт бы его побрал! — думал Стрэнд, пока они с Хейзеном шли к машине, где уже ждали все остальные. — Миллионы людей во всем мире умирают с голоду, убивают друг друга, а мы озабочены лишь одним: стоит ли сделать нос какой-то девчонки на четверть дюйма короче».
В течение нескольких следующих дней в доме Стрэндов творилась невообразимая суета. Лесли начала собирать вещи для переезда в Данбери, и все комнаты были завалены чемоданами, свертками и коробками, а также хрустящей оберточной бумагой для посуды и картин. Почти все время между Лесли и Кэролайн, которая напрочь отказалась выходить на улицу с повязкой на лице, шли долгие споры на тему того, что следует взять с собой, а что выбросить. Они прожили в этой квартире двадцать четыре года, и Стрэнд с удивлением и даже оттенком ужаса отметил, какое несметное количество хлама скопилось в доме за это время. Лесли не разрешала мужу помогать в сборах, мотивируя это тем, что ему нельзя переутомляться, и он часами искал и не мог найти нужную вещь. На Нью-Йорк навалилась удушающая жара, от Элеонор ни слова, помощи от Джимми — никакой. Сын забегал ненадолго время от времени и тут же садился за телефон. И часто, даже толком не поспав, бросался утром бриться и одеваться, а потом убегал на работу. Стрэнда раздражало подобное поведение, но, помня советы врача не расстраиваться и не возбуждаться, он не говорил Джимми ни слова. Заняться ему было нечем, и он часами бродил по улицам Нью-Йорка, посиживал в кафетериях за чашкой кофе и газетами и чувствовал себя одиноким, потерянным и никому не нужным. Позвонил доктору Леарду, узнать, во что обойдется операция Кэролайн. Но самого доктора не застал, секретарша же, которая говорила с ним так, точно ее оторвали от важной операции, сообщила, что этот вопрос «уже закрыт». Стрэнд позвонил Хейзену в офис, чтобы выразить протест, но ему ответили, что адвоката нет на месте. Он был вне пределов досягаемости, где-то за городом.
Стрэнд пересмотрел множество кинофильмов, сидя в прохладной тьме зрительного зала, что позволяло хоть ненадолго передохнуть от уличной духоты, но ни один ему не понравился. В пребывании в Нью-Йорке в августе был один-единственный плюс — перспектива убраться отсюда казалась необыкновенно притягательной. Будь он лет на двадцать моложе, то поехал бы на окраину, остановил бы первую попавшуюся машину и уехал бы куда глаза глядят — так иногда думал Стрэнд…
Как-то днем, гуляя по городу, он вдруг понял, что забрел на улицу, где жила Джудит Квинлен. Он едва поборол искушение войти в ее дом и нажать кнопку звонка. Среди фильмов, которые он смотрел, было немало из разряда «крутого порно». Снятые по последнему слову техники, они лишь усугубляли ощущение дискомфорта и растерянности, который он испытывал последние дни, добавляя к ним совершенно дикие эротические видения. Едва коснувшись кнопки, Стрэнд тут же отдернул руку, представив заголовки в газетах: «ШКОЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ НАЙДЕН МЕРТВЫМ В ПОСТЕЛИ СВОЕЙ ЛЮБОВНИЦЫ». Нет, не ту он жизнь прожил, чтобы закончить ее вот так. И он опустил руку, направился в парк и долго сидел на скамейке, наблюдая за голубями, на которых, похоже, жара не влияла вовсе.
За день до операции Кэролайн Джимми съехал с квартиры. Нацарапал на клочке бумаги свой новый адрес: пансион «Лэнгмен» на Восточной Пятьдесят третьей. Там ему будет удобнее, объяснил Джимми, это место находится неподалеку от офиса Соломона. Он не стал вдаваться в подробности, даже не сказал, кому именно принадлежит пансион — мисс Лэнгмен, миссис Лэнгмен или мистеру Лэнгмену, а Стрэнд с Лесли так растерялись, что не спросили. И еще Джимми заявил, что пора избавляться от старой квартиры. Жить здесь — это все равно что тащить на своей спине 1890 год, как он выразился. Стрэнду вспомнились все радости и печали, которые довелось пережить в этих просторных обветшавших комнатах, — крики детей, звуки пианино, тихие дни за чтением книг, аппетитные запахи с кухни, — и велел сыну заткнуться.
Они с Лесли отвезли младшую дочь в больницу на такси. В тот день шел дождь. Кэролайн была весела и беспечна, как будто собралась на танцы. «Интересно, — подумал Стрэнд, — узнаю ли я свою дочь после операции?..» И тут вдруг вспомнил, что так и не проконсультировался с лучшим специалистом в своей области относительно формы ее нового носа. Каким он будет? Римским, курносым, лопаточкой, как у Гарбо, как у Элизабет Тейлор, у герцогини Альба, у мадам Аркур?..
И вообще, как девочка будет выглядеть с этим своим новым носом? Ведь лицо, что бы там ни говорили, отражает характер человека. Отец любил Кэролайн такой, какая она есть, считал ее красавицей и знал, что и она тоже его любит.
