— Боюсь, что в дальнейшем можно ожидать и худшего. И дело тут не только в Ромеро, — сказал Бэбкок.
Стрэнд попросил Ромеро зайти к нему после занятий и пересказал разговор с директором, используя все аргументы последнего. Ромеро выслушал его молча, потом покачал головой:
— Мне плевать на разных там евреев и других католиков. Я, может, тоже католик, но я сам по себе.
— А когда ты последний раз посещал службу? — спросил Стрэнд.
Ромеро ухмыльнулся:
— Да когда меня крестили. Лично я в Бога не верю. И если без походов в часовню обойтись нельзя, прямо сейчас начну собирать вещи.
— Ты уверен, что хочешь, чтобы я передал все это мистеру Бэбкоку?
— Да.
— Ступай, — коротко сказал Стрэнд.
Когда на следующий день Стрэнд доложил Бэбкоку об этом разговоре, директор тяжело вздохнул. Он вообще, как отметил Стрэнд, часто вздыхал во время разговора.
— Что ж, — сказал он, — если никто не будет поднимать шума, закроем на это глаза.
— Тут еще одно, — сказал Стрэнд. — Речь идет о моей жене. По средам занятий у нее нет. Как вы считаете, может ли она раз в неделю ездить в этот день в Нью-Йорк? У нее там несколько учеников, и она не хотела бы их бросать.
— Понимаю, — кивнул Бэбкок. — Лично я не возражаю.
И Стрэнд вернулся к себе, размышляя по дороге о том, какой чудесный человек этот Бэбкок. Порядочный, интеллигентный, мягкий и гибкий. Семестр еще только начался, а Стрэнд уже в полной мере прочувствовал, насколько хорошо налажена тут работа, как гладко и спокойно все идет, какими малыми усилиями поддерживается дисциплина. И отношения между мальчиками вполне дружеские, и обстановка самая благоприятная для процесса преподавания и обучения. И сам Стрэнд, чего с ним не бывало уже давно, с первых лет преподавания, чувствовал себя на высоте.
— Тебе крупно повезло. Мистер Бэбкок — необыкновенно мягкий и терпимый человек, — сказал он на следующий день Ромеро. Стрэнд специально заставил мальчишку помучиться в неведении ночь, прежде чем сообщил ему о решении Бэбкока. — Он согласен оставить тебя. Но никому об этом ни слова, ясно? И еще советую написать ему записку с выражением благодарности.
— А вы, случайно, не спрашивали, сам-то он в Бога верит?
— Не стоит искушать судьбу, молодой человек, — коротко ответил Стрэнд.
Тут Ромеро достал из кармана лист бумаги и развернул.
— Вы должны кое-что подписать, мистер Стрэнд, — сказал он. — Это разрешение от матери, чтобы я мог играть в футбольной команде. Только что получил.
Стрэнд взглянул на бумагу. Это был бланк департамента по спорту, с пробелами для подписей родителей, а также автографа учителя, заверяющего подлинность их подписей. В данном случае в уголке было накарябано нечто напоминающее букву «X». Пока Стрэнд изучал бумагу, Ромеро не спускал с него вызывающе-дерзкого взгляда темных глаз, отчего Стрэнд, как бывало и прежде, испытывал неловкость. И все равно, думал он, разве это не есть свидетельство прогресса поколений — от неграмотной матери к сыну, который способен жарко спорить о работах Эдуарда Гиббона?.. И разве не заслуга в том американской системы школьного образования?
Когда Стрэнд передал эту бумагу мистеру Джонсону, тренеру футбольной команды, очень серьезному и преданному своему делу молодому человеку, который, кстати, перед каждой игрой произносил молитву в раздевалке, причем просил Бога не о победе, а о безопасности игроков обеих команд, тот, увидев «X», приподнял брови.
— Полагаю, это незаконно, — сказал он.
— Мне тоже так кажется, — кивнул Стрэнд.
— Ладно, как бы там ни было, — заметил Джонсон, — этот мальчик понимает язык жестов. Правда, далеко не всегда повинуется им, — с улыбкой добавил он. — Знаете, он приводит остальных ребят просто в бешенство. Они никогда не знают, что он может выкинуть через секунду. Если его призывают на определенный участок поля и он видит, что ничем там отличиться не может, то просто поворачивается спиной и проходит через центр, а иногда даже бежит в совершенно противоположную сторону. Он делает все с точностью до наоборот, и я часто браню его, но никакого впечатления это не производит. С другой стороны, не хочется слишком уж давить на него. При его росточке необходимо изрядное мужество хотя бы уже для того, чтобы просто выйти на поле. А потому по большей части ему все сходит с рук. Но порой он творит просто чудеса. Он верткий, как угорь, никто не может его поймать. Причем уворачивается он с такой одержимостью… можно подумать, его собираются линчевать и он спасает собственную шкуру. И еще мне кажется, ему совершенно все равно, выиграем мы этот матч или нет. Просто хочет доказать всем, что поймать его невозможно. Я вам честно скажу, мистер Стрэнд: за все время, что я играл и работал тренером, мне впервые попадается такой мальчишка. Он не спортсмен, он какой-то дикий зверек. Это все равно что иметь в команде бешеную пантеру.
— Но он пока не собирается уходить из команды? — спросил Стрэнд.
Тренер пожал плечами.
— Знаете, я не планирую слишком активно его использовать. Очень уж он мал и слаб, чтобы играть на регулярной основе. Рано или поздно его обязательно сожрут живьем. Теперь другие времена. Нынешние мальчишки — настоящие чудовища, даже в нашей, вполне приличной, школе, и рослые умеют бегать так же быстро, как и недомерки. И потом он физически не способен блокировать противника или сделать точную передачу. Может, и буду изредка использовать его на задней линии, если удастся научить выбивать мяч из рук. А если нет — буду выпускать его на поле лишь в тех редких случаях, когда игроки уже окончательно выдохлись и мечтают о перерыве. Когда я обещал оставить его в команде, то прямо сказал, без всяких обиняков, что большую часть времени ему придется сидеть на скамье запасных и что выпускать на поле буду только в крайних случаях, когда положение уже совсем отчаянное. И знаете, тут он улыбнулся… ну и улыбочка у него, я вам доложу. Маленький-маленький, а как улыбнется, так способен напугать морского пехотинца… Так вот, он улыбнулся и сказал: «Быть тренером — вот подходящая работенка. Всю жизнь о ней мечтал».
— А среди других мальчиков он пользуется популярностью? — Стрэнд счел, что пока рановато говорить этому милому и религиозному молодому человеку, что в запасных у него играет варвар.
Тренер с сомнением уставился на Стрэнда, будто никак не мог решить, стоит ли говорить всю правду, и ответил дипломатично:
— Я так понял, у вас к этому мальчику интерес особый. Ведь он попал сюда отчасти благодаря вам, так?
— Ну, более или менее, — уклончиво ответил Стрэнд. — Он был моим учеником в городской школе и проявлял незаурядные способности.
— Тогда вот что я вам скажу: если б сосед по комнате, Роллинз, не защищал его так рьяно, думаю, он давно бы уже схлопотал. Он ведь не любит держать свое мнение при себе, верно?
Стрэнд невольно улыбнулся:
— Да, вот и вы заметили это.
