— Когда он делает обманный финт или кто-то из ребят пропускает мяч, он… он насмехается над ними. И вот его любимая фраза, которая действует мальчикам на нервы: «Я думал, джентльмены, вы сюда в футбол пришли играть». Он отделяет себя и Роллинза от всех остальных, так и сыплет цитатами из английской литературы и прессы. Знаете, под каким заголовком печатают английские газеты отчеты о крикетных матчах? «Джентльмены — значит игроки с большой буквы». Не все ребята понимают, что это означает, но уверены: это далеко не комплимент в их адрес.
— А кроме Роллинза, чернокожие игроки в команде есть?
— В этом году нет. Школа делает все, что в ее силах, чтобы принимать и цветных, но пока без особого успеха. Боюсь, что школе с устоявшейся репутацией некоего форпоста БАСП
[35]
понадобится немало лет, чтобы изменить свой имидж. Кажется, сейчас в школе учатся всего четверо чернокожих, и ни один из них, кроме Роллинза, не играет в футбол. В прошлом году у нас работал темнокожий учитель, преподавал историю искусств, и все приняли его очень приветливо, но он так и не прижился здесь. К тому же этот парень был слишком образован, чтобы преподавать в подготовительной школе. Сейчас работает в Бостонском университете. Одних добрых намерений не всегда достаточно, верно? — Этот крупный, пышущий здоровьем молодой человек, чьи цели в жизни, как догадывался Стрэнд, были весьма ограниченны и обусловлены его специальностью, пытался философствовать.
Футбольный тренер оказался не единственным преподавателем, кого поведение Ромеро ставило в тупик. Тихая молодая женщина по фамилии Коллинз с кафедры английского языка, читавшая у Ромеро курс английской и американской литературы, как-то остановила Стрэнда в холле главного здания, когда они возвращались с ленча, и спросила, не может ли он уделить ей несколько минут, чтобы поговорить о мальчике. Она тоже, оказывается, знала, что Ромеро попал в школу не без помощи Стрэнда. И он не стал разубеждать ее в этом заблуждении — преподавателям незачем было знать, что тут не обошлось без влияния Хейзена. Если Хейзен захочет взять на себя часть вины за проступки Ромеро, пусть делает это сам.
— Вы ведь учили его в Нью-Йорке? — спросила она, идя рядом.
— О, если б кто-нибудь мог сказать, что хоть чему-то его научил, — заметил Стрэнд.
Она улыбнулась:
— Кажется, я начинаю понимать, что вы имеете в виду. Он тоже доставлял вам немало хлопот, да?
— Могу сказать лишь одно, — произнес Стрэнд, стараясь выглядеть как можно более беспристрастным. — Взгляды, которые он выражал, не всегда совпадали с общепринятыми, вот и все.
— И перемена школ, — подхватила мисс Коллинз, — похоже, не избавила его от этой прискорбной привычки. К примеру, сегодня он умудрился вовлечь в спор весь класс.
— О Боже!.. — вздохнул Стрэнд. — И о чем шла речь?
— Мы обсуждали роман Стивена Крейна «Красный знак доблести», — ответила мисс Коллинз. — Эта книга близка и понятна мальчикам, к тому же стиль ее отличает изумительная простота, что подготавливает к восприятию целого жанра в современной американской прозе. Я стала задавать вопросы, и Ромеро молчал, пока два или три мальчика объясняли, чем именно понравился им роман. Затем вдруг он поднял руку, встал и сказал, очень вежливо: «Прошу прощения, мэм, но все это лишь промывание мозгов». А потом выступил с целой речью. Сказал, что не важно, какими намерениями руководствовался писатель, важен результат. А результат этот сводится к довольно примитивной идее. Что тебе никогда не стать настоящим мужчиной, если ты убегаешь. Ты можешь доказать, что являешься таковым, только когда встаешь во весь рост и сражаешься снова и снова, и не важно, что при этом тебе оторвут голову. И пока людям нравятся такие книги, молодые люди будут с песнями и радостными криками отправляться на войну и погибать там. И еще сказал, что не знает, как остальные ребята в классе, но лично он всегда, всю свою жизнь убегал. И если б не делал этого, не сидел бы сейчас здесь, среди них. Убегать, сказал он, — это самое естественное поведение, когда ты напуган. А всякая муть, типа этого романа, «Красный знак доблести», лишь запудривает людям мозги. И пишут такие книги, как правило, лживые и подлые старики, чтобы заставить молодежь пойти на войну, где их всех поубивают. Ромеро сказал, что у него был дядя, которого наградили во Вьетнаме за то, что он до конца отстреливался из автомата, давая возможность остальным ребятам из своего батальона уйти. И дело кончилось тем, что теперь этот дядя прикован к инвалидному креслу, а свою медаль выбросил в мусорное ведро. — Мисс Коллинз с бледным обеспокоенным лицом и застенчивыми, какими-то робкими манерами, удрученно покачала головой, вспоминая подробности инцидента в классе. — Я просто не в состоянии справиться с этим мальчиком. — В голосе ее звучало отчаяние. — Он заставляет чувствовать всех нас какими-то необразованными глупцами. Как вы думаете, у него и правда есть дядя, получивший ранение во Вьетнаме?
— Впервые слышу о дяде, — ответил Стрэнд. — Да и вообще Ромеро любит приврать. — Если бы ему самому довелось присутствовать в классе во время этого спора, он бы напомнил Ромеро, что у мистера Гиббона, автора, которого тот так ценит, почти на каждой странице встречается такое понятие, как «солдатская доблесть». Последовательность, как уже не раз успел убедиться Стрэнд, не являлась отличительной чертой мальчика.
— А вы не могли бы ему передать… — робко начала мисс Коллинз, — что, когда в следующий раз ему захочется выразить мнение, которое может… э-э… смутить других учеников, он должен предварительно подойти ко мне и обговорить это?..
— Попытаюсь, — ответил Стрэнд. — Но ничего не гарантирую. Осмотрительность — это не по его части, примерно так выражается сам Ромеро. — И тут вдруг он понял, в чем заключалась еще одна особенность характера мальчика. Ромеро находился в вечных поисках аудитории, пусть даже она состояла бы из одного человека, причем желательно ему не симпатизирующего. Это помогало выплескивать накопившиеся отрицательные эмоции, а также порождало чувство превосходства над людьми, старшими по возрасту и в общепринятом смысле более могущественными, чем он сам. И идеальную карьеру для него Стрэнд представлял следующим образом: Ромеро, несомненно, должен стать оратором, вещать с трибуны, охраняемый полицией, а вокруг… вокруг бесновалась бы толпа, готовая растерзать его за оскорбления и смятение, которое он вселил в их души. Малоутешительное видение.
— И знаете, почему еще с ним так трудно сладить, — продолжала мисс Коллинз все тем же тихим, извиняющимся голосом. — Он всегда говорит очень вежливо — «мэм», «мистер», «могу ли я задать вопрос». И еще он, несомненно, самый подготовленный из учеников. У него просто фотографическая память, и он способен цитировать наизусть целые отрывки из книг в поддержку своей аргументации. Когда я дала мальчикам список по внеклассному чтению в этом семестре, он с презрением отшвырнул его в сторону и сказал, что прочел почти все, что там значится. А на то, что не успел прочесть, просто не стоит тратить времени. И еще долго возмущался тем, что в список не включены «Улисс» Джеймса Джойса и «Любовник леди Чаттерлей». Вообразите, в семнадцать-то лет!..
