Зимнее солнце уже опустилось за горизонт, и за покрытыми изморосью стеклами окон вагона-ресторана сгущалась вечерняя синева. Вот и Омск позади. Пропускаемый вне всякой очереди состав шел на восток, проглатывая версту за верстой. Литерный поезд уже оставил позади три тысячи верст, треть всего пути. Внезапно я подумал, что только так можно ощутить необъятность России — пересекая ее на поезде из конца в конец. В прошлый мой визит на Дальний Восток я шел туда через Суэцкий канал, из Одессы на пароходе вокруг всей Азии. А сейчас… Необъятность и безлюдье. Просторы, просторы, просторы…
Отец Иоанн благословил трапезу, и после короткой молитвы в вагоне-ресторане воцарилась тишина. Даже великий князь Михаил был сегодня на удивление молчалив. За одним столом с ним поручик Ахтырского полка Пирволайнен. Чувствует себя как мышь на кошачьей свадьбе, но не забывает одним глазом влюбленно коситься на Ольгу. Все ахтырцы в нее немного платонически влюблены, что неудивительно. Уж очень она у нас добрая, прямо ангел. Рядом с ней, опустив голову, так что виден только пробор на макушке, сидит Ирина. Так же, как и поручик Пирволайнен, она чувствует себя весьма неуютно в нашей августейшей компании. Но, ей-богу, ни я, ни Мишкин, ни тем более Ольга, никогда не придавали значения всем этим условностям. Действительно, отец Иоанн прав, Ирину надо срочно выдавать замуж. У нее должны быть очень красивые дети.
Как и на всякой крупной станции, в Омске Карл Иванович Лендстрем сходил на телеграф, получив все адресованные великим князьям шифротелеграммы, а также купил на привокзальной площади свежие газеты. Быстро покончив с ужином, Карл Иванович извинился и удалился расшифровывать поступившую на наше имя корреспонденцию.
Да, в Омске нас ожидало необычайно большое количество телеграмм. Были и послания из Порт-Артура от наместника Алексеева и из Петербурга от Ники. И как всегда одна короткая телеграммка была от моей супруги. Ксения отписывалась мне каждый день, излагая малейшие подробности наших домашних дел. Было видно, что бедная девочка тяготится разлукой. Только я приехал из Франции и вот уже отбываю на войну. Я старательно отвечал на каждую ее телеграмму, стараясь поддержать в моих родных уверенность в том, что все кончится хорошо. Хотя, честно говоря, у меня самого не было такой уверенности. Это какой же катаклизм должен нас ожидать, чтобы Всевышний учинил подобное вмешательство. Наместник что-то знает, но пока угрюмо молчит, отделываясь на все заданные по телеграфу вопросы общими фразами.
Ники явно стало известно что-то из будущего. Иначе как объяснить тот франко-русский скандал, что разразился три дня назад. Четко видна рука наших гостей, которые через наместника Алексеева довели до Ники информацию о готовящемся англо-французском сговоре. В газетах писали, что государь отчитывал французского посла месье Бомпара, как строгий учитель нашкодившего гимназиста. Только гимназистов после таких шкод обычно еще наказывают розгами.
Судя по всему, Ники, как император всероссийский, решил не мелочиться и выпороть всю Францию. Позавчерашний его указ: «О временной приостановке платежей по французским кредитам и займам» на какое-то время ввел всех в полную прострацию. Одновременно с этим было объявлено об отставке со всех постов господ Витте и Ламсдорфа. Отныне и до окончания войны Ники собирается сам исполнять обязанности председателя правительства. Кабинет Ламсдорфа же в здании МИДа на Певческом мосту занял Петр Николаевич Дурново. Адмирала Авелана на посту морского министра сменил вице-адмирал Степан Осипович Макаров. Ему же переданы полномочия генерал-адмирала, который получил бессрочный отпуск для поправки здоровья. Это, знаете ли, для нашей России вообще нонсенс — боцманский сын — и в министры. Теперь от наших знатных бездельников крику-то будет!
Во вчерашней телеграмме Ники, кипя сдержанным негодованием, сообщил, что, по его собственному выражению, прочистил с песочком за низкопоклонство перед Францией братца моего Николая — начальника ГАУ. Французский стандарт, унифицирующий всю армейскую артиллерию под калибр три дюйма, вооруженную исключительно шрапнелью, оказался смертельной ловушкой. Кажется, нашу артиллерию ждет переход на германский стандарт и еще одна реформа. В одной из телеграмм Ники проговорился, что перед ним открылась даже не пропасть, а яма, наполненная зловонными нечистотами. Вот эти резкие, кажущиеся немотивированными действия Ники и говорят мне о том, что впереди нас ожидает какая-то неведомая опасность. Как моряк и командир корабля, могу вам сказать, что так резко капитан может перекладывать штурвал, только завидев впереди опасные рифы.
В ожидании того момента, когда Карл Иванович расшифрует телеграммы, я позволил стюарду убрать со стола и погрузился в изучение газетных заголовков. Все первые полосы местной прессы были вполне предсказуемо посвящены войне с Японией, шестой день бушующей на Тихом океане. У меня было почти физическое ощущение, что мы приближаемся к эпицентру грозы. Нависшая над горизонтом черная туча, ураганный ветер, гром, молния, запах озона и встающие дыбом наэлектризованные волосы.
Но не только война была предметом газетных пересудов. В Европе тоже кипела война, правда пока бескровная. Назначение Петра Дурново министром иностранных дел весьма взбудоражило газетчиков, ибо означало, что отныне Российская империя меняет вектор своей политики. А уж приостановка платежей по французским займам доводила газетных комментаторов до исступления. Либеральная пресса, обильно кормящаяся от французских щедрот, буквально неистовствовала, сравнивая Ники с «кровавыми тиранами прошлого — Иваном Грозным и Петром I».
Абсолютнейший поклеп, уж я-то Ники знаю с самого детства. Он совершенно не способен обидеть никого, за исключением тех несчастных ворон, что с противным карканьем носятся зимой над голыми вершинами деревьев. И мне ли не знать, как он не хотел этой войны. Во всем видна рука господина Витте и его соратников, внезапно оказавшихся не у дел. В один миг они ополчились на нашу армию и флот, сражающиеся с японцами на Тихом океане. Газеты консервативного направления, наоборот, были преисполнены всяческого патриотизма и оптимизма, публикуя сообщения с театра военных действий.
Израненный героический «Варяг» наконец-то благополучно прибыл из Чемульпо в Порт-Артур, где при полном параде был встречен кораблями Тихоокеанской эскадры. Русские крейсера блокировали Корейский пролив и приступили к операциям в Восточно-Китайском море…
Ольга заглянула в газету через мое плечо:
— Сандро, чего там такого интересного пишут? Можно?
Она села напротив меня и, развернув одну из еще не прочитанных мною газет, стала быстро просматривать заголовки. Пару минут было слышно только шуршание перелистываемых страниц, иногда прерывающееся томительной тишиной, когда Ольга читала ту или иную статью. Отложив газеты, я смотрел на ее сдвинутые от повышенного внимания брови и забавный носик с задранным вверх кончиком. Я ждал, когда Карл Иванович наконец расшифрует телеграммы и можно будет заняться серьезным чтением. Ибо в газетах, как правило, не бывает ничего, кроме эмоций и досужих домыслов. Но, как выяснилось, я жестоко ошибался. Раскрыв очередную газету, Ольга уставилась в нее, как зачарованная. Очевидно, прочитав статью до конца, и, видимо, не один раз, она сунула газету мне:
