— Не будь с девушками таким сердитым, Dottore. Они тебя обожают. Верно, девушки?
— Мистер Роял, — сказала итальянка по-английски, — на этой неделе я смотрела ваш фильм три раза. Я плакала как ребенок.
По-английски она говорила медленнее, чем по-итальянски, более резко, менее мелодично, ее голос уже не напоминал пение флейты; судя по акценту, она много общалась с американцами.
— Моя фамилия — не Роял, — сказал Джек, подумывая о бегстве, — а Эндрюс.
— Он ведет двойную жизнь, — заявил Деспьер. — В свободное от работы время подыскивает места для размещения пусковых установок.
Девушки вежливо, смущенно заулыбались.
— Я искала другие фильмы с вашим участием, — произнесла итальянка, склонив голову набок отчего ее волосы упали на плечо, — но оказалось, что никто не знает, где они идут.
— Они нигде не идут. Я не снимаюсь более десяти лет.
— Очень жаль, — с искренностью в голосе заметила синьорина Ренци. — Подлинно талантливых актеров очень мало, они должны работать.
— Я перерос эти забавы, — пояснил Джек. — Жан-Батист, позвони мне позже, и мы…
— Позже я буду занят, — произнес Деспьер. — Джек рассказывал мне о мистере Делани.
Он повернулся лицом к девушкам.
— О событиях столетней давности. Продолжай, Джек. Я уверен, девушки охотно послушают.
— В молодости, — заметила итальянка, — когда Делани делал эту картину, он был очень интересен.
— А сейчас? — спросил Джек.
— Я видела другие его ленты. — Девушка пожала плечами, как бы извиняясь. — Они скучноваты. В них много голливудского. Я не права?
— Не знаю, — сказал Джек.
«Похоже, в Риме мне придется постоянно заступаться за Делани», — подумал он.
— Теперь я редко хожу в кино, — добавил он, глядя на девушку с интересом.
Она была умнее, чем показалось Джеку вначале.
— Это произошло в Филадельфии в 1937 году, — напомнил ему Деспьер. — Ты играл в спектакле…
Джеку не нравилось присущее Деспьеру стремление делать из работы событие светской жизни; находясь в женском обществе, Деспьер, похоже, постоянно проявлял подобную склонность.
— Девушкам будет скучно.
— Я очень хочу услышать о Филадельфии тридцать седьмого года, — заявила светловолосая американка. — Мне исполнилось тогда десять лет. Это был лучший год моей жизни.
В ее сдержанной, печальной улыбке сквозило неприятное самоуничижение.
— А сколько лет было тогда тебе, cara mia?
[14]
— спросил Деспьер итальянку. — И где ты находилась в тридцать седьмом году?
— Два года, — с неожиданной застенчивостью ответила девушка. — Я жила в испанском городе Сан-Себастьяне. Если мистер Роял, извините меня, мистер Эндрюс, не хочет рассказывать нам, настаивать невежливо.
— Не забывай, Вероника, я — газетчик, — сказал Деспьер. — В нашем деле…
Тут он попал в точку, подумал Джек. Вероника. Вот, оказывается, какое у нее имя. Вероника. Классический элемент корриды, выполняемый с плащом. Сан-Себастьян, Испания. В его голове мелькнуло воспоминание о виденном им сне, и эта ассоциация встревожила Джека.
— У меня есть идея, mesenfants.
[15]
—Деспьер лениво поднялся с кресла. — Мы перекусим, а заодно поведаем друг другу тайны нашего прошлого.
Они неуверенно встали.
— Если мистер Эндрюс не возражает… — Вероника серьезно, с прежней неожиданной застенчивостью посмотрела на Джека.
— Конечно, нет, — сдался Джек. «Все равно мне надо где-то поесть», — подумал он.
— Следуйте за мной, — сказал Деспьер, взяв Веронику под руку и направившись в сторону улицы. — Я отведу вас в такое место, где с двенадцатого века не было туристов.
Джек задержался, чтобы заплатить официанту сто лир. Потом вместе с мисс Хенкен пошел за Деспьером и Вероникой. «Этот хитрец собирается угостить свою девушку ленчем за мой счет», — подумал Джек.
На лице мисс Хенкен появилась радость с оттенком сомнения — она была из тех девушек, которых приглашают на ленч только случайно.
Джек не спускал глаз с пары, шагавшей впереди. Деспьер с видом собственника держал Веронику за плечо; их смех, долетавший до Джека, звучал вполне интимно. Раскачивающиеся полы пальто частично закрывали великолепные ноги девушки — длинные, загорелые, в туфлях на высоком каблуке. Настроение Джека испортилось окончательно. «Ручаюсь, после ленча они найдут предлог покинуть нас, чтобы заняться любовью», — возмущенно подумал он.
— Господи, — тихо сказала мисс Хенкен, глядя на идущую впереди девушку, — почему я не родилась итальянкой?
Джек посмотрел на нее с жалостью и отвращением.
— К тридцати годам она расплывется, — заметил он, помогая мисс Хенкен утешать себя.
Мисс Хенкен сухо рассмеялась и похлопала себя по плоской груди:
— Что ж, мне уже тридцать. Вы меня успокоили.
«Я приехал в Рим не для того, чтобы утешать обделенных, — подумал Джек. — Заставлю Деспьера заплатить за себя и свою девушку. Это будет моим единственным достижением за день».
Деспьер ошибся, сказав, что в том ресторане, куда он привел их, не было туристов с двенадцатого века. Напротив Джека в углу небольшого зала сидела тихая американская пара, казавшаяся четой молодоженов. Они серьезно изучали меню; девушка, подняв голову, обратилась к стоявшему перед ней официанту:
— Я хочу что-нибудь типично итальянское. Омлет — это итальянское блюдо?
Джек готов был поцеловать ее в чистый, прекрасный американский лоб.
Интерьер этого типичного римского ресторана не радовал глаз: стены были расписаны кричаще яркими видами Неаполитанского залива; люстры в виде безвкусных модернистских конструкций висели под потолком столь высоким, что благодаря какому-то акустическому эффекту посетителям приходилось кричать, чтобы их услышали соседи по столику. Деспьер заказал для всех местное фирменное блюдо — spaghetti alle vongole,
[16]
официант поставил на стол открытый графин с широким горлом, наполненный вином.
— По мнению Джека, в характере Мориса Делани есть тайные красоты; сейчас он поведает нам о них, и я смогу нарисовать объективный портрет великого человека.
Джек попытался вспомнить, как однажды вечером, более двадцати лет назад, он познакомился с Делани. Случилось это в гримерной; кроме режиссера, в убогой полутемной комнате находились Лоренс Майерс и девушка, впоследствии ставшая женой сценариста. Только что закончился спектакль, в течение недели апробировавшийся в Филадельфии. Майерс и его невеста сидели рядом на старом диване, Джек очищал перед зеркалом лицо кольдкремом.
