— Возможно, — с сомнением в голосе произнес Джек.
Внезапно, теперь, когда решение было принято, он страстно захотел ее. Сидя здесь, держа ее за руку, любуясь гладкой оливковой шеей, поднимавшейся из V-образного разреза свитера, он почувствовал, что поток воспоминаний о вчерашнем дне обрушился на него со всей силой.
— Пойдем ко мне в гостиницу, — произнес он.
Вероника покачала головой.
О Господи, теперь она будет кокетничать. Это уже чересчур.
— Нет, — сказала она. — Он наверняка крутится где-то возле твоего отеля, караулит нас. Вот свинья.
— Тогда поедем к тебе, — предложил он.
Она снова покачала головой.
— Нельзя. Я живу в маленькой семейной гостинице. Тебя ко мне не пустят. Там полно священников из Германии, помешанных на вопросах морали.
— Тогда что же мы будем делать? Дождемся темноты и поищем укромный уголок в саду Борджезе?
— Завтра, — сказала Вероника, — я переберусь к подруге. Она весь день на работе; в квартире, кроме меня, никого не будет.
— А как нам быть сегодня?
Вероника усмехнулась:
— Ты не можешь дождаться завтрашнего дня?
— Нет.
— И я тоже. — Она взглянула на часы. — Я буду занята еще два часа. В пять приду к тебе.
— Ты же считаешь, что он может появиться возле отеля, — напомнил Джек.
— Только не в пять часов.
— Почему ты так думаешь?
— Ежедневно в пять часов, — Вероника, собрав свои вещи, встала, — он посещает психоаналитика. При любых обстоятельствах. Не беспокойся. Он не придет сюда.
Она нагнулась и поцеловала его.
— Я выйду первой. Обожди пять минут. На всякий случай.
Он проводил ее взглядом. Длинные темные волосы ниспадали на плечи девушки; бедра Вероники покачивались чуть заметнее, чем обычно, — она знала, что Джек и два официанта смотрят ей вслед; высокие каблуки итальянских туфель кокетливо простучали по мозаичному полу.
«Господи, — подумал Джек, когда дверь закрылась за девушкой и он откинулся на спинку кресла, — в какую историю я ввязался? Стоит ли игра свеч?»
Покинув ресторан, Джек попросил Гвидо отвезти его в посольство и добавил, что потом машина не понадобится ему до восьми вечера. Из любопытства Джек поинтересовался у Гвидо, как итальянец распорядится свободным временем.
— Поеду домой, — серьезно ответил Гвидо, — и буду играть с тремя моими малышами.
— У меня тоже трое детей, — сказал Джек.
— В них — смысл жизни, — заметил Гвидо и неторопливо отъехал от тротуара.
У подъезда посольства стоял молодой, рослый морской пехотинец. Часовой напомнил Джеку о той поре, когда Эндрюс заканчивал учебу в школе. На груди розовощекого парня висели медали, полученные за участие в боевых действиях на Тихом океане и в Корее, а также Серебряная звезда и Пурпурное сердце. Он приветливо, открыто улыбнулся Джеку; солдат выглядел слишком молодо для ветерана любой из войн и не походил на человека, перенесшего ранение. Глядя на высокого, румяного пехотинца, Джек вспомнил о Брезаче. «Какие личные драмы пережил этот часовой? — подумал Джек, заходя в здание. — Чьи двери охраняет он в свободное от службы время? Когда посещает психоаналитика?»
Джек представился девушке, сидящей в приемной, сказал, кого хочет увидеть, и через пару минут уже сидел в пресс-бюро, среди грохота пишущих машинок, напротив Хэнсона Мосса, молодого человека, до перевода в Рим несколько лет прослужившего в Париже.
Мосс располнел на итальянской пище; уютно устроившийся в комфортабельном кресле у стола, заваленного газетами, он казался человеком, лишенным честолюбивых амбиций. Первые пять минут занял вежливый обмен информацией о семьях; Джек объяснил, что взял отпуск на пару недель. Мосс посетовал на то, что итальянская пресса критикует американскую политику не менее яростно, чем французская, а тон статей еще хуже. Наконец Джек назвал причину своего визита.
— У меня есть один знакомый, его фамилия Холт. Он из Оклахомы. Владеет несколькими нефтедобывающими компаниями.
— Госдепартамент, — серьезно произнес Мосс, — расшибется в лепешку ради нефтедобывающей компании. Это известно каждому итальянцу. Какие сложности у мистера Холта? Его поймали на черном рынке, когда он разменивал пятидолларовую купюру?
— Он хочет взять ребенка на воспитание, — пояснил Джек.
— Зачем это ему понадобилось? Хочет увезти из Италии сувенир на память о путешествии?
Джек вкратце обрисовал некоторые из проблем Холтов. Упоминать шестилетнее заключение он не счел нужным.
— Здесь, наверно, есть специалисты по таким делам, — сказал Джек. — Я решил, что вы можете посоветовать, к кому обратиться.
Мосс почесал затылок.
— Я думаю, вам нужен Керн из консульства. Вы его знаете?
— Нет, — ответил Джек.
Мосс поднял трубку и набрал номер:
— Мистер Керн, это Мосс из пресс-бюро. У меня тут один мой друг. У него проблема. Мистер Эндрюс из парижской штаб-квартиры НАТО. Он приехал ненадолго. Вы не могли бы принять его прямо сейчас? Спасибо.
Он опустил трубку.
— Колеса смазаны. Передайте вашему приятелю — если у него есть старая заброшенная скважина, которую он не использует, пусть пригласит меня. Я буду с радостью присматривать за ней.
— Непременно. — Джек встал.
— Погодите-ка. — Мосс отыскал на столе среди бумаг визитную карточку. — Сэмюэл Холт. Это он?
— Да.
— Сегодня я приглашен к нему на коктейль. — Мосс уставился на карточку. — Палаццо Павини. Недурно, а? Вы там будете?
— Да, — ответил Джек.
— Прекрасно. Тогда до встречи. Будьте осторожны с Керном. Он гомосексуалист.
Керн оказался крупным печальным мужчиной с лысеющей головой, большим носом и землистым лицом. На нем был строгий черный костюм и рубашка с накрахмаленным воротничком. На столе у Керна царил идеальный порядок в пластиковых пеналах для входящих и исходящих документов лежали аккуратные стопки бумаг. Угрюмый, подозрительный, он производил впечатление человека, наводящего страх на своих подчиненных и выдающего визы на въезд в Соединенные Штаты крайне неохотно. Джеку, повидавшему за годы службы в НАТО немало чиновников государственных учреждений, уже попадались подобные лица. Их обладатели смотрели на всех иностранцев как на реальных или потенциальных врагов Америки. «Уж я-то знаю цену союзническим обязательствам», — как бы говорил Керн. Он слышал скрытые грозные ноты в кротких голосах претендентов на получение визы, видел фальшь и корысть, поселившиеся в их душах.
— А какой у вас тут интерес, мистер Эндрюс? — спросил Керн, когда Джек рассказал о Холтах и их желании взять ребенка на воспитание.
