— Хорошо. Если я правильно тебя понял, ты сохраняешь за собой право убить меня.
— Да, — подтвердил Брезач.
— Что тебя заставило пойти на временное перемирие? — поинтересовался Джек.
— Я хочу поговорить с вами. Мне надо кое-что у вас узнать.
— Почему ты решил, что я стану с тобой разговаривать?
— Вы же впустили меня в номер. Говорите со мной, верно?
— Послушай, Брезач, я тоже предупрежу тебя кое о чем. Я могу через пару минут взять телефонную трубку и попросить администратора прислать сюда полицию. У тебя будут серьезные неприятности, если я заявлю под присягой, что ты грозил убить меня.
— Вы этого не сделаете, — произнес Брезач.
— Не уверен.
— Тогда все раскроется, — спокойно сказал Брезач. — Попадет в прессу. Ваша жена узнает. Ваше начальство — тоже. Как долго вам удастся оставаться на государственной службе после того, как газеты сообщат о том, что у вас в Риме возникли неприятности из-за связи с молодой итальянкой?
«Он хоть и тощий, — подумал Джек, — а все-таки, наверно, мне следует ему вмазать».
— Нет, вы не позовете полицию. — Брезач с жадностью отпил виски с содовой. — Это я вычислил.
Опустошив бокал, юноша поставил его на пол.
— Вы сегодня виделись с Вероникой?
— Да, — ответил Джек. — Мы обедали в ресторане. Тебе сообщить меню?
— Какое у нее настроение?
Брезач поднялся вперед, пытаясь понять по лицу Джека, правду ли он говорит.
— Превосходное, — безжалостно произнес Джек, мстя Брезачу за то, что юноша упомянул его жену и работу. — Она вся трепещет от счастья.
— Не издевайтесь надо мной. — Брезач попытался придать своему голосу грозную окраску, но он прозвучал обиженно, печально. — Где она сейчас? Куда переехала?
— Не знаю. Если бы и знал, то не сказал.
— Что она обо мне говорила?
Джек задумался. Желание быть жестоким прошло.
— Ничего, — соврал он.
— Я вам не верю. Не обманывайте меня. Я и так очень нервный. Если будете лгать, я за себя не ручаюсь.
— Если ты будешь угрожать, — сказал Джек, — я вышвырну тебя отсюда.
— Ладно, ладно. — Брезач выставил вперед руки, раздвинув пальцы, словно бейсбольный тренер, который подает игроку команду оставаться на своей базе. — Я буду спокоен. Изо всех сил буду стараться не терять самообладания. Я пришел сюда не для того, чтобы драться с вами. Хочу задать вам несколько вопросов. Вполне разумных вопросов. Все, чего я хочу, — это услышать честные ответы на них. Я имею на это право, — с вызовом произнес он. — Вы со мной согласны? Ответьте хотя бы на пару вопросов.
— Что ты хочешь узнать? — спросил Джек.
Нескрываемые страдания Брезача, его душевная незащищенность вызвали у Джека инстинктивное стремление уменьшить его боль.
— Первый и весьма важный вопрос, — невнятно пробормотал юноша. — Вы ее любите?
Джек молчал, но не потому, что хотел поточнее сформулировать искренний ответ — это не составило бы ему труда; он боялся причинить Брезачу дополнительные мучения.
— Черт возьми, Эндрюс, — повысил голос Брезач, — не сочиняйте ничего. Ответьте: да или нет?
— Ну, тогда — нет, — сказал Джек.
— Значит, — произнес юноша, — она для вас — ну, просто развлечение?
— Возможно, ты обрадуешься, узнав, что тебе удалось его сильно испортить.
— Вы ей об этом сказали? — не унимался Брезач.
— О чем?
— Что не любите ее.
— Так вопрос не ставился.
— Я люблю ее, — глухо сказал Брезач.
Он уставился на Джека, следя за его реакцией. Джек молчал. Брезач возбужденно потер руки, как бы согревая их.
— Вы что-нибудь скажете? — спросил Брезач.
— Каких слов ты от меня ждешь? Я должен прийти в умиление?
— Я хочу жениться на ней, — прошептал Брезач. — Я десять раз делал ей предложение. Только формальность мешает нам зарегистрировать брак.
— Что? — с недоумением в голосе произнес Джек.
— Формальность. Она католичка. Ее родители весьма религиозны. Я — атеист. Даже ради нее я не смог бы совершить этот лицемерный шаг…
— Понимаю. — Джек вспомнил Холтов.
Похоже, в Риме религия порождает еще больше проблем, чем в любом ином месте.
— Но она колебалась, — продолжал Брезач. — Каждый уик-энд она отправляется к своим родителям во Флоренцию, и они оказывают на нее давление, принуждают ходить к мессе. Но это — вопрос времени. Она знает, что рано или поздно я пойду на все. Знает, что я не могу без нее жить.
— Ерунда, — отрезал Джек. — Любой человек может прожить без кого угодно.
— Какая гадость! — воскликнул Брезач.
Вскочив, он принялся расхаживать по комнате.
— Гадость. Бездушный цинизм. Это то, из-за чего я ненавижу старость. Если бы я позволил себе стать таким бездушным циником, я бы наложил на себя руки. Лучше умереть до тридцати лет, чем превратиться в человека, подобного вам. Уверен, в моем возрасте вы не были таким. Я вас видел. На экране. Вы тогда еще не начали портиться.
Джек не спускал глаз с Брезача; теперь, когда юноша поднялся со стула, он был способен в любой миг совершить нечто опасное. Джек ощутил, что в нем опять закипает злость. Отчасти это обусловливалось тем, что в каком-то смысле Брезач был прав — в двадцать пять лет Джек не сказал бы, что любой человек может прожить без кого угодно.
— Следи за своим языком, — предупредил Джек юношу. — Я тебя слушаю, сам не знаю почему, но оскорблять себя не позволю.
— Когда мы познакомились, она была девушкой, — громкой скороговоркой выпалил Брезач. — Прошло четыре месяца, прежде чем я попытался поцеловать ее. Когда она перебралась в мою комнату, я сказал себе: «Наконец моя жизнь чего-то стоит». И вот она встречает вас; вы за каких-то полчаса отняли ее у меня. Вы — старый, — он усмехнулся, глядя на Джека, и уголок его рта, как всегда в минуту волнения, дернулся, — толстый, женатый. — Последнее слово Брезач произнес таким тоном, будто оно означало какое-то постыдное извращение. — Самодовольный клерк. Человек, которому не хватило мужества постоять за свой талант. Чиновник, с утра до вечера изобретающий у себя в кабинете всевозможные способы взорвать земной шар…
— Мне кажется, — заметил Джек, — у тебя превратное представление о том, чем я занимаюсь в НАТО. Похоже, ты начитался коммунистических газет.
— Да это все написано на вашем лице! — взорвался Брезач, шагая по гостиной. — Слабоволие, развращенность, коварство, похоть. Вы безобразны! Вы безобразный старик! А она из-за вас бросила меня. Я вам скажу кое-что еще, — исступленно закричал Брезач. — Я красавец! Спросите ее сами, называла она меня красавцем или нет.
