Джек и Карлотта сидели под деревом в госпитальном дворике. Было тепло, все вокруг зеленело и радовало глаз, только темно-бордовые халаты вносили диссонанс в общую картину; вдали виднелись размытые очертания невысоких гор. Джек уже мог хорошо ходить, а его деформированная, изуродованная шрамами челюсть почти зажила. Его ждали еще две операции на челюсти — врачи называли их косметическими, первая из них была запланирована на следующее утро, но Джек не сказал о ней Карлотте.
Он не хотел портить день. Карлотта заехала к нему всего на два часа, и он решил не омрачать их. Она, конечно, постарела, набрала лишний вес; ее акции в Голливуде стали падать, теперь ей доставались неважные роли в посредственных фильмах, гонорары начали снижаться; она жаловалась, что ее теснят более молодые актрисы.
Джек заметил морщинки на шее, мертвенность крашеных волос, туго затянутый пояс, жалобный взгляд и неуверенные нотки в голосе. Он вспомнил слова молодого лейтенанта, назвавшего ее еще привлекательной и умелой. О встрече с лейтенантом, как и об утренней операции, Джек не стал рассказывать Карлотте.
Он лишь сидел на скамейке рядом с ней, даже не касаясь Карлотты, и думал: «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя».
Джек упрямо продолжал верить в то, что выбрался из горящей фермы, месяцами получал инъекции морфия, провел много часов на операционных столах, совершил с помощью Уилсона путешествие в инвалидной коляске не для того, чтобы потерять Карлотту или свою любовь к ней. Он вернется в сад, к зеленеющим листьям авокадо, к плодам, нарисованным рукой ребенка, к аромату лимонов и апельсинов; им удастся заново создать ту атмосферу праздника, в которой они жили.
— И надо же было такому случиться именно с тобой. Это просто несправедливо, — говорила Карлотта. — Все уже находятся дома и даже не вспоминают о войне. Ладно бы ты еще служил в пехоте, но получить ранение в войсках связи! Как ты оказался под обстрелом?
Джек устало улыбнулся:
— Я спал. Иногда попадаешь в неожиданную ситуацию.
— Мне больно видеть тебя таким, дорогой, — дрожащим голосом произнесла Карлотта. — Худым, измученным, смирившимся. Я помню, каким ты был дерзким, самоуверенным… — Она смущенно улыбнулась. — Очаровательным, несносным, говорившим людям в глаза все, что о них думал.
— Обещаю, выбравшись отсюда, снова стать несносным.
— Мы были счастливы вдвоем, правда, Джек? — сказала Карлотта, как бы умоляя его согласиться с ней, подтвердить справедливость ее слов. — Пять славных лет. Проклятая война.
— У нас впереди еще много хороших лет. Я это гарантирую.
Она покачала головой:
— Все так изменилось. Даже климат. Туман не рассеивается до середины дня, я никогда не видела, чтобы так часто шли дожди. Похоже, я разучилась принимать правильные решения. Я была такой уверенной в себе… теперь превращаюсь в развалину…
— Ты выглядишь прекрасно, — возразил он.
— Скажи это моим зрителям, — с горечью в голосе произнесла она.
Карлотта засунула палец за пояс юбки, туго обтягивавший ее талию.
— Мне необходимо похудеть.
— Ты видела Мориса? — спросил Джек. — Как он?
— Ходят слухи, что студия разрывает с ним контракт и выплачивает неустойку. Последние две его картины провалились. Он тебе об этом говорил, когда был здесь?
— Нет.
Делани дважды навещал Джека в госпитале, но их свидания проходили натянуто. В начале войны Делани забраковала медкомиссия; причину отказа он скрывал. Госпиталь, заполненный ранеными, плохо действовал на Делани. Он часто говорил невпопад, избегал тем, связанных с работой, задавал вопросы о войне и не выслушивал ответы. Он специально приезжал к Джеку из неблизкого Нью-Йорка, но оба раза казался рассеянным, спешащим, испытывающим облегчение, когда подходило время прощаться.
— Знаешь, что он осмелился мне предложить? — сказала Карлотта. — Он заявил, что я должна снять квартиру возле госпиталя, чтобы постоянно быть у тебя под рукой. Именно так и сказал. Под рукой. Я ему ответила, что ты сам не согласился бы на это.
Карлотта вынула пудреницу и недовольно посмотрела на себя в зеркало.
— Я была права, а?
— Конечно, — ответил Джек.
— Потом я попросила у него работу. Он предложил мне зайти к нему после того, как я сброшу десять фунтов, и уехал на два месяца снимать фильм. В этом городе, — с обидой сказала она, — люди считают себя вправе произносить вслух все, что придет им в голову.
— Как поживает Бастер? — спросил Джек, чтобы сменить тему и отвлечь Карлотту от ее проблем.
— Он умер… — Карлотта заплакала. — У меня не хватило мужества написать тебе об этом. Кто-то отравил его. Калифорния уже не та, что прежде. Туда понаехали грубые, злые люди…
Клыкастый зритель мертв, с грустью подумал Джек, глядя на Карлотту, которая приложила платок к глазам.
— Мне очень жаль. — Джек коснулся руки Карлотты. — Я к нему привязался.
Теперь, после гибели пса, он произнес это совершенно искренне.
— Он был единственным близким, дорогим мне существом, которое я потеряла за годы войны, — сказала, всхлипывая, Карлотта.
Во время войны, подумал Джек, каждый должен быть готов к какой-то потере. Но он не сказал ей об этом. Он хотел утешить жену, заставить ее поверить в то, что с его возвращением все изменится, климат улучшится, ей снова будут предлагать хорошие роли, злые люди покинут Калифорнию, гонорары возрастут. Но тут к ним подошел Уилсон в темно-бордовом халате. Он давно мечтал познакомиться с известной и красивой женой своего соседа по палате; времени на утешения не осталось.
Вытерев слезы, Карлотта посмотрела на Уилсона, успешно имитируя беззаботную, обворожительную улыбку, привезенную много лет назад на западное побережье из Техаса и сыгравшую немалую роль в ее карьере. Если Уилсон и заметил ее слезы, то, несомненно, решил, что они вызваны жалостью к Джеку.
— Мисс Ли, — вежливо начал Уилсон, покачиваясь на многострадальных ногах, — позвольте сказать вам, что я еще в юности восхищался вами (сейчас Уилсону было двадцать четыре года) и считал вас самой очаровательной женщиной на свете.
— Как приятно это слышать! — произнесла Карлотта, снова превращаясь в ту самоуверенную, кокетливую и опасную актрису, какой она была, когда Джек впервые увидел ее.
Карлотта провела с ним меньше разрешенных двух часов. Она ушла на тридцать минут раньше, объяснив, что боится опоздать на вашингтонский поезд. Сейчас она не могла позволить себе опаздывать. Те времена, заявила Карлотта, когда она была в зените славы и все ей прощалось, остались в прошлом.
Вечером, когда медсестра, подготовив Джека к операции, потушила свет в палате, он заплакал. Это случилось с ним впервые после ранения.
Оказывается, в Калифорнии бывают замечательные рассветы. Ты не находишь?
