— Вы считаете, это подходящее место для разговора о кино?
— Вполне. Здесь никто не знает английского языка, в воздухе приятно благоухает свежим конским навозом.
— Вы хотите, чтобы я польстил вам или сказал правду?
Делани усмехнулся:
— Сначала польстите, а потом скажите правду. Это всегда верная тактика.
— Что ж, — начал Брезач, — никто не работает с камерой лучше вас.
— Для начала неплохо, — кивнул Делани.
— Каждый кадр у вас, — продолжил Брезач, — насыщен информацией.
— Что вы имеете в виду?
Делани смотрел на Брезача пристально, скептически, с любопытством.
— Я хочу сказать, что вас интересует не только развитие действия и главные персонажи, — уверенным профессорским тоном пояснил Брезач. — У вас постоянно что-то происходит на разных планах. Вы стараетесь побольше рассказать зрителю о других людях, далеких от основной сюжетной линии, прокомментировать сцену, сообщить, какая сейчас погода, какое время суток; вы создаете настроение.
— А, заметили? — с радостным удивлением в голосе произнес Делани.
— Да. Заметил. Это удается немногим режиссерам. Вы изящно и изобретательно переходите от одного эпизода к другому, поэтому в ваших картинах есть ощущение цельности и непрерывности. Конечно, в этом фильме, как и во всех остальных, снятых вами за последние десять лет, это ощущение ложное…
Он замолчал, наблюдая за реакцией Делани. Режиссер, глядя на темноволосую девушку, лишь кивнул и сказал:
— Продолжайте.
— Когда-то вначале оно было подлинным. В переходах от одной сцены к следующей не было никакого произвола. Теперь вы искусно плетете красивые, пустые узоры. Это то, что лежит на поверхности. А в глубине — хаос, случайность… Вы хотите все это слушать?
— Я восхищен вашим анализом, — глухо промолвил Делани. — Продолжайте.
— Теперь скажу, как я относился к вашим ранним картинам. Мне казалось, что они созданы человеком, остро ощущающим быстротечность жизни; вам было что сказать зрителю, и вы спешили уместить это в кадре, отчего сцены получались емкими, насыщенными. Даже второстепенные линии…
— А сейчас? — вкрадчиво произнес режиссер.
Джек удивился, увидев на лице Делани кроткую улыбку.
— Когда я смотрю ваши последние картины, меня преследует чувство, что они сняты тщеславным, самовлюбленным человеком, — сказал Брезач, — готовым пожертвовать целостностью образа ради эффектной, впечатляющей сцены.
Роберт говорил уже рассерженным тоном, словно теперь, составив перечень грехов Делани, парень полнее осознал их непростительность и пришел в ужас. Если бы Джек не прочитал сценарий Брезача, он счел бы монолог Роберта дерзостью. Но сейчас критические замечания Брезача казались Джеку справедливыми; парень заслужил право говорить так. Роберт произносил вслух то, что Джек давно чувствовал сам, но если в молодости, когда в отношениях Джека и Делани было больше искренности, Эндрюс мог высказать подобное суждение Морису, то сейчас он боялся обидеть Делани.
— Например, — продолжал Брезач, — в этой картине вы ввели короткую военную ретроспективу, потому что хотели показать душещипательную сцену среди развалин с героем и мальчиком-индейцем. Несомненно, вы добились желаемого эффекта, слезы у зрителя брызнут, но одной этой недолгой перебивкой вы разрушили слитность действия на пятнадцать минут. Напряжение исчезло… Остались только узоры…
Делани снова кивнул, еле заметно улыбнулся, поглядел на других всадников. Потом, повернувшись, ущипнул Брезача за щеку:
— Вы очень наблюдательны, а?
Подойдя к тренеру, он громко заявил:
— Я готов, Commendatore.
[51]
Джек и Брезач несколько секунд молча смотрели на Делани. Лицо Роберта пылало.
— Он же сам попросил, правда? — резко сказал Брезач. — Чего еще он от меня ждал?
— Он тебя попросил, и ты ему сказал. Честь тебе и хвала.
Брезач поднес руку к щеке:
— Мне следовало врезать ему.
— Он бы убил тебя, — радостно произнес Джек.
— Тут нам больше делать нечего, — сказал Брезач. — Ковбоем мы уже налюбовались. Пошли отсюда.
— Не говори глупости. Ты еще хочешь получить работу?
— Вон у той кобылы больше шансов получить ее, чем у меня, — поникшим голосом произнес Брезач.
— Чушь, — заявил Джек глядя на Делани; Морис, забравшись на коня, потянул поводья, разворачивая его мордой к препятствию. — Сейчас он принимает решение. Я его знаю. Он переваривает твои оскорбления и прикидывает, чем ты можешь оказаться ему полезен. На самом деле ты говорил с ним именно так, как следовало.
— Это только начало. У меня есть дюжина других…
— Все в свое время, — заметил Джек. — Не искушай судьбу.
Делани уже находился в двадцати ярдах от препятствия. Чалый жеребец, как обычно, нервничал, он мотал головой, закатывал глаза и вырывал поводья из рук Делани прикрикнул на него, дал шенкеля; конь рванул вперед, и всадник едва удержался в седле. Приблизившись к препятствию, жеребец в последний момент внезапно остановился перед ним. Делани перелетел через голову лошади и упал на землю по другую сторону препятствия. Джек, тренер и грум побежали к неподвижно лежавшему режиссеру. Не успели они поравняться с Делани, как он неловко встал на ноги и начал очищать лицо от грязи.
— Все в порядке. Где этот проклятый конь?
— Я думаю, на сегодня достаточно, синьор Делани, — обеспокоенно сказал тренер. — Вы сильно ударились.
— Ерунда.
Морис подошел к жеребцу, которого успокаивал грум. Парень вопросительно посмотрел на тренера. Тот пожал плечами, и грум подсадил Делани в седло. Морис повернул поводьями голову коня и направился на исходную позицию.
— Синьор забывает, — обеспокоенно сказал тренер Джеку, — что он уже не юноша.
Они замерли у барьера. Делани прикрикнул на коня; жеребец неуверенным галопом поскакал к препятствию и преодолел его. Между седлом и всадником образовался заметный просвет, но на этот раз Делани не упал. Он подъехал к тренеру и красиво спрыгнул на мягкую землю.
— Очень хорошо, синьор, — тренер с облегчением взял коня под уздцы.
— Я прыгнул отвратительно. — Делани вытащил из кармана платок, стер со лба пот и грязь. — Но все-таки я преодолел это препятствие. В следующее воскресенье прыгну идеально.
— Что ты доказываешь, Морис? — спросил Джек, когда они зашагали к Брезачу.
— Я? — В голосе Делани прозвучало удивление. — Ничего. Я пришел сюда, чтобы потренироваться и подышать свежим воздухом.
Он немного прихрамывал; подойдя к ограждению, Делани оперся о него рукой.
