«Я помню маму», – всплыло в хмельной голове Майкла название старой пьесы. Он сел и уставился в полумрак.
Глава 2
Майкл Сторз-старший погиб во время драки в баре, когда его сыну было пять лет. Лайла Сторз, мать Сторза-младшего, хрупкая, беспомощная двадцативосьмилетняя красавица, сверх меры образованная, обвиняла погибшего мужа в безответственности. Сторз-старший служил в банке своего тестя в Сиракьюсе и в кабаках появлялся не часто. В тот раз он зашел в бар после особенно тяжелого рабочего дня, и, пока потягивал первый за день бокал виски, на его глазах завязалась кровавая драка между двумя посетителями. Сторз вмешался, пытаясь разнять дерущихся. Один из противников – позже выяснилось, что этот человек тремя днями раньше вышел из тюрьмы Мэтьюэн, где содержался как социально опасный душевнобольной, – одним ударом ножа убил молодого финансиста.
Впоследствии сын пришел к заключению, что мать искажала обстоятельства смерти отца. Майкл Сторз-старший погиб из-за своего чувства ответственности, храня достойную восхищения верность законам страны и нормам поведения, которые полагается соблюдать в общественных местах всем гражданам демократического государства.
Несомненно, его смерть не была неизбежной – Сторз мог преспокойно удалиться в другой конец бара или заплатить за виски и уйти; миссис Сторз, горячо любившая мужа, стояла на своем – он потерял голову, забыл о ней и единственном ребенке, поставил на карту счастье всей семьи из-за дикого каприза, не пожелав смириться с тем, что какие-то два хулигана портят ему настроение.
Последствия не заставили себя ждать, особенно для сына, оставшегося без отца. Мать стала вести монашеский образ жизни, она приняла решение не выходить второй раз замуж, посвятить себя сыну и заботам о том, чтобы превратности судьбы не коснулись его. Она изводила мальчика опекой, закармливала наиболее калорийной пищей, выбиравшейся на основе научных данных, он не гулял с другими детьми, ему запрещали лазать на деревья, участвовать в подвижных играх, общаться с невоспитанными сверстниками; ему никогда не покупались ружья, луки и стрелы, он не гулял и не ездил в школу один, без взрослых. Утром мать отвозила его на занятия и наблюдала, как ученики строятся во дворе и идут в класс, а днем, после уроков, она ждала его у ворот, с беспокойством поглядывая на вываливающуюся из здания ораву.
Когда другие мальчики играли в бейсбол, Майкл брал уроки игры па фортепиано, хотя у него не было музыкального слуха. Летом, когда его одноклассники резвились в бассейнах, на пляжах и спортивных площадках, Майкл, тщательно оберегаемый от солнечного удара и подозрительных иностранцев, знакомился с музеями и соборами Франции, Италии и Англии, поскольку, помимо прочих тягот, ему приходилось нести бремя материнского богатства.
Вечерами наряду с краткими обзорами чудес он выслушивал от любящей матери лекции по правилам хорошего тона. Сквернословие – непростительный грех, онанизм приводит к страшным последствиям, испорченные девчонки и дурные мужчины будут заманивать его в укромные уголки и соблазнять разными мерзостями, о которых и говорить-то стыдно. Такая черта характера, как агрессивность, послужила причиной смерти отца, а также бесчисленных войн, унесших жизни миллионов замечательных молодых людей. Майкл должен служить матери опорой и всегда помнить ее слова: Майкла ждет прекрасное, большое будущее, дедушка охотно ему поможет, если не разочаруется во внуке; она не любит никого, кроме сына, и поэтому он не должен ее огорчать. Если бы при этой беседе присутствовал Фрейд, его мученический стон разносился бы по всей Европе.
Результат был такой, какого и следовало ожидать. К двенадцати годам Майкл превратился в замкнутого толстяка, меланхоличного и не по годам развитого, что, однако, не способствовало его популярности даже среди учителей. Когда мальчик в раздражении повышал голос или мать замечала у сына малейшие проявления упрямства, касалось ли это занятий музыкой или провожаний в школу, его не наказывали явно – не шлепали, ничего не лишали, не оставляли без ужина. Майкл рано усвоил, что мать все равно отомстит ему своими вздохами, слезами, печальными взглядами. Он завидовал одноклассникам, которых родители поколачивали. Всегда аккуратно одетый, он выделялся из среды сверстников, напоминавших порой последний отступающий батальон южан, и легко становился добычей школьных остряков и задир. На переменах, которые Майкл ненавидел, он, окруженный гомонящей и дерущейся толпой, испытывал острую муку.
Он был достаточно умен, чтобы скрывать свои переживания. Стоило бы ему сказать хоть слово матери, и она немедленно ворвалась бы в кабинет директора с гневными жалобами. Через час об этом знала бы вся школа, и то, что ему приходилось терпеть, показалось бы в сравнении с новыми издевательствами безобидным дружеским подтруниванием.
Время от времени он разглядывал стоящую на камине фотографию отца – красивый беспечный мужчина в футболке и джинсах на борту небольшой яхты. Майкл думал, какой могла бы быть его собственная жизнь, если бы в тот злополучный вечер отец не зашел в бар. У него сохранились смутные воспоминания о том, как однажды отец взял его кататься на паруснике. Майклу дали спасательный пояс и привязали к мачте. Улыбающийся, залитый солнечным светом отец ловко управлялся с румпелем. Через месяц после его смерти лодка была продана.
Дедушка и бабушка, к которым Майкла каждое воскресенье возили на ленч, не проявляли к внуку большого интереса. Ему задавали обычные вопросы о школе, а затем семья, поглощенная беседой, забывала о мальчике. Его участие в разговорах взрослых не поощрялось. Ее родители, как и она сама, не любят дурно воспитанных мальчиков, объясняла мать. Она часто говорила Майклу, как ее радует примерное поведение сына, особенно когда она видит, что позволяют вытворять своим детям за семейным столом другие матери.
Однажды теплым воскресным днем, когда Майкл сидел в одиночестве на крыльце большого старого дома, он услышал, как его тетя, которую он считал самым лучшим человеком на свете, говорила бабушке: «…Она же его губит. Нам надо подыскать ей любовника или хотя бы мужа, иначе он превратится в такого жалкого рохлю, что и представить страшно».
Он догадался, что тетя говорит о нем, и, не смея подслушивать, молча отошел от окна. Но именно тогда Майкл решил, что он им еще покажет. В мечтах Майкл видел себя скачущим верхом на необъезженном коне, он сражался с врагами и кутил с игривыми нарумяненными девицами, фотографии которых видел в порнографических журналах – ученики иногда оставляли их в классе.
Наградой за примерное поведение служили концерты симфонической музыки, походы в зоопарк. Майклу подарили проигрыватель и разрешили слушать пластинки с классикой, которые были у матери. Ему накупили прекрасных альбомов с цветными репродукциями картин, знакомых мальчику по музеям Франции и Италии. Только спустя много лет он избавился от ненависти к искусству.
Заботясь о его физическом развитии, мать пригласила женщину – тренера по теннису, поскольку круг его потенциальных партнеров в этом виде спорта устраивал ее больше, чем если бы он играл в футбол или бейсбол. Трижды в неделю Майкл тренировался на заросшем корте за дедушкиным домом, а мать следила за тем, чтобы сын не переутомился и не забыл после занятий надеть свитер. На корте он был неловок и стыдился себя, считая, что теннисистка презирает его, и когда она нашла новую работу во Флориде и уехала, Майкл обрадовался. Теперь он ненавидел теннис так же сильно, как искусство.
