– Моя жена, так же как и ваша, считала, что я стремлюсь укоротить свою жизнь. Началось все с медового месяца, когда я упал на соревнованиях по скоростному спуску – не рассчитал свои силы, пошел на риск… – Слова, сдерживаемые с того самого времени, как они с Трейси расстались, хлынули из него потоком. – К несчастью, на ее глазах разбились два моих товарища-парашютиста, я прыгал вместе с ними. Я вовсе ее не обвиняю, как и вы, вероятно, не обвиняете Еву, но она хотела отнять у меня именно те минуты, в которые я чувствовал, что жить стоит. Если бы я уступил ей и сохранил наш брак, все равно он превратился бы в вечную пытку.
– У каждого из нас своя пагубная страсть, – сказал Хеггенер. – У вас, у меня, у Евы, у вашей жены. Мы живем этими страстями, и они же приводят нас к гибели. Через них мы выражаем себя, хотя порой нас понимают превратно. Мать Евы, так же как и ее брат, покончила с собой. По словам отца, в детстве, когда Еве в чем-то отказывали, с ней случалась истерика, а порой она убегала из дома, и ее приводила обратно полиция. Боюсь, дело тут в наследственности, но трудно сказать, какова роль самих генов, а какова – обстоятельств, благодаря которым тот или иной ген проявляет себя и приводит к беде. Бывают продолжительные затишья, когда Ева весьма сдержанна, а в ее душе подспудно нарастает напряжение. Это периоды красоты и спокойствия. Но она всегда готова к бегству, как в детские годы. Если она сорвется, я знаю, она погибнет сама и погубит меня. Будь я абсолютно честен, я в первый же день посоветовал бы вам уехать. Ева находится на грани сумасшествия. «На грани» – не то слово. Временами она теряет разум, потом приходит в себя. Я удерживаю ее изо всех сил. Психиатры, стационары, столь дорогие, что никто не называет их истинным именем – психушки. Вы, мой бедный друг, – средство, которое решили испробовать в этом году. Наверно, я эгоист. Сейчас я должен посоветовать вам сесть в набитый вещами автомобиль, который стоит у порога, и уехать отсюда навеки. Но я этого не сделаю. Возможно, вам не спасти Еву, но меня вы спасаете. Я не виноват в том, что вы оказались в Грин-Холлоу. Вас прислало само Провидение. И у вас, опять-таки благодаря Провидению, нашлись, видно, свои причины здесь задержаться. Поэтому пусть все остается как есть.
Он решительным движением поставил на карточный столик бокал и поднялся.
– Я был бы вам крайне признателен, если бы вы согласились на следующей неделе отвезти меня в Нью-Йорк в больницу.
– Конечно. – Майкл встал.
– Да, – обыденным тоном произнес Хеггенер, – чуть не забыл. Я обещал показать вам, где спрятан револьвер.
Он подошел к изящному инкрустированному письменному столику, нажал сбоку потайную кнопку, и один из ящичков выдвинулся. Хеггенер взял револьвер, лежавший на фланельке.
– Посмотрите, где находится кнопка, – сказал он, держа оружие на ладони. – Револьвер заряжен, предохранителя у него нет, поэтому, если он вам понадобится, будьте осторожны.
Он легко покрутил пальцем смазанный барабан.
– Ева, между прочим, о нем не знает. – Хеггенер аккуратно положил «смит-вессон» на место и задвинул ящичек. – Это единственное оружие в доме, я не любитель случайных домашних дуэлей. Да, вот еще что – вы не доберетесь до револьвера, если не сможете попасть в дом. Пожалуйста, пройдемте со мной.
Майкл последовал за ним в маленькую библиотеку, примыкавшую к гостиной. У него на глазах Хеггенер снял со стены небольшую картину, за которой скрывался встроенный сейф. Он набрал нужный код, открыл дверцу и вытащил маленький ключ.
– Это от входной двери. – Хеггенер протянул ключ Майклу. – Ева крайне небрежна с ключами, поэтому мне приходится держать здесь запасной.
Он повесил картину на место.
Они вернулись в гостиную, и Хеггенер сказал:
– Не забудьте виски. Надеюсь, наше гостеприимство не покажется вам слишком обременительным.
Он сдержанно кивнул и удалился, предоставив Майклу самостоятельно выбираться из дома.
Майкл разбирал в коттедже свои вещи, когда в комнату без стука вошла Ева. Дверь оставалась незапертой, ключ торчал в замке. Он услышал, как скулит в машине собака. Шел дождь, капли барабанили по стеклу. Ева была в красном плаще с капюшоном. Она казалась застенчивой и по-деревенски чувственной пастушкой, сошедшей с полотна Ватто, и уж никак не сумасшедшей. Майкл подумал – а вдруг психически больна вовсе не Ева, а признавшийся в убийстве элегантный велеречивый старик, который хранит в своем доме с белыми колоннами заряженный револьвер. Возможно, Хеггенер коварно втягивает его в какую-то безумную игру и сейчас, самодовольно посмеиваясь, радуется той легкости, с какой ему удалось провести доверчивого незнакомца.
– Я вижу, ты оставил ключ в замочной скважине, – сказала Ева. – Ждешь гостей?
– Тебя.
– Я получила от мужа указание обеспечить тебя всем необходимым, – улыбнулась Ева. – Тебе что-нибудь нужно?
– У меня все есть.
– Может быть, тебе все же чего-то недостает?
– Чего именно?
– Например, этого.
Она приблизилась к Майклу и поцеловала его. В первый момент он замер, помня слова Хеггенера и стараясь не отвечать на поцелуй, но прикосновение губ Евы, близость ее тела заставили его позабыть обо всем, он запустил руки под плащ и провел ими по шелковой ткани ее блузки.
Отпрянув от него, Ева торжествующе улыбнулась:
– Вот видишь, тебе все-таки что-то нужно.
– Ева, – смущенно сказал он, – не следует нам это делать.
– Почему?
Она сняла плащ и небрежно бросила его на викторианскую софу.
– Из-за твоего мужа. Если бы я познакомился с ним раньше, чем с тобой, я никогда…
– Теперь тебе легко так говорить. В любом случае, счастье мое, сначала ты познакомился со мной.
– Он мне нравится. Более того, я им восхищен. Его мужеством, благородством…
– Я тоже им восхищаюсь. Но это по другому департаменту. Надеюсь, ты запомнишь мои слова. По другому департаменту. Мы придерживаемся в браке некоторых четко сформулированных правил. Ты идеально отвечаешь одному из них. Можно мне посмотреть, правильно ли застелена кровать? – лукаво спросила она.
– Нельзя обождать до вечера?
– Можно. А можно сделать это сейчас. Не испытывай мое терпение, Майкл. Ты не очень-то галантен, я могу обидеться.
– Какая уж тут галантность, – с горечью произнес Майкл. – Мы набрасываемся друг на друга, как дикие звери. Мы не пара влюбленных, мы противники.
– Называй это как хочешь, мой дорогой, – мягко сказала она и пошла в спальню, но тут раздался стук в дверь, и она остановилась.
Майкл открыл дверь и увидел Сьюзен, в руках она держала горшок с цветущей азалией.
– Это тебе для уюта, – сказала Сьюзен, входя в комнату.
Она кивнула Еве, поздоровалась с ней и добавила:
