— И когда, по вашему мнению, наступит время для массового внедрения танковых дизелей? — спросил нарком тяжелой промышленности Лазарь Каганович с явно заинтересованным видом.
— Этого я точно сказать не могу. НИИ двигателестроения ориентируется на десять-пятнадцать лет напряженной научно-исследовательской и опытно-конструкторской работы.
— В НИИ уверены в этом?
— Да, — грустно ответил Тухачевский. — Я ведь и сам их нередко тереблю. Дизельный двигатель — очень хорошая вещь в войсках, позволяющая очень серьезно поднять эксплуатационные качества техники. Он проще в использовании, более тяговит, экономичней, не требует системы электрического зажигания и так далее. Но это только в том случае, если он нормальный. Сырая поделка создаст намного больше проблем, чем пользы. Можно сказать, что попытка сейчас внедрить массовый танковый двигатель в армии не только обойдется нам в большую копеечку и снизит общую боеготовность автобронетанковых частей, но и саботирует программу подготовки личного состава. А нашим бойцам нужно давать хороший накат на современной технике, без которого они не смогут получить столь важные навыки и квалификацию. Не думаю, что танки без обученных экипажей нужны Советскому Союзу, ведь именно экипаж превращает груду железа в грозную боевую машину и от степени его подготовки зависит то, насколько танк сможет раскрыться в бою и реализовать заложенный в него разработчиками потенциал.
— И поэтому вы предлагаете даже не пытаться перейти на танковый дизель перед войной? — с внимательным взглядом спросил Сталин.
— Да, — твердо и уверенно ответил Тухачевский. — Ситуация с танковым дизелем аналогична той, что в свое время имелась с безоткатными пушками Курчевского.
— Но где мы будем производить М-17? — воскликнул Каганович. — Завод номер двадцать шесть в Рыбинске совершенно перегружен. Вы предлагаете изготавливать танковые двигатели в ущерб авиационным?
— Нет, так поступать не стоит. Да и вообще — завод, выпускающий авиационные двигатели, должен на них специализироваться, не отвлекаясь на непрофильные задачи. Французский контракт открывает перед нами довольно интересные перспективы. Я предлагаю сделать следующее. Передать с Ярославского автомобильного завода сборку тяжелых грузовиков на завод имени Сталина, который сейчас завершает свою модернизацию за счет французских поставок и справится с этой задачей. А на базе Ярославского автомобильного завода развернуть Ярославский завод силовых установок, куда по мере разворачивания мощностей перевести рабочих из двигателестроительных цехов ЗИСа и ГАЗа. Специализацией этого нового предприятия станут исключительно «сухопутные», «наземные» силовые установки для автомобилей и бронетехники. Этот шаг, подкрепленный новым оборудованием, позволит в конечном итоге не только обеспечить ЗИС и ГАЗ двигателями для их основных моделей в необходимом объеме, но и в дальнейшем расширить ассортимент.
— Расширить? — переспросил Молотов.
— Перед нами стоит важнейшая задача, заключающаяся не только в создании тяжелого танкового двигателя мощностью пятьсот-шестьсот лошадиных сил, но и других силовых установок. Ведь в армии и тылу нужны не только танки. У нас на текущий момент совершенный провал в двигателях мощностью сто пятьдесят и триста лошадиных сил. Особенно остро стоит вопрос о стапятидесятисильных двигателях, которые должны закрыть нишу тяжелых грузовиков и легкой бронетехники. Мы ведь сейчас на Ярославском автомобильном заводе очень серьезно буксуем в вопросах производства тяжелых грузовиков прежде всего из-за силовых установок. Их нет, и быстро «родить» мы их не сможем, так как неверно сосредоточились, во-первых, исключительно на дизельных решениях, а во-вторых, на попытке разработать их самостоятельно без учета мирового опыта.
— Вы эту линейку двигателей предлагаете также создавать бензиновой? — удивленно спросил Молотов. — И не собственных конструкций, а иностранных?
— Да. Бензиновые. А то что иностранных, то вопрос стоит очень просто — либо быстро и иностранный, либо никак, но наш. У нас просто нет серьезной конструкторской школы, позволяющей в разумные сроки создать компактные двигатели мощностью сто пятьдесят и триста лошадиных сил. Школу, безусловно, нужно создавать, но не в ущерб делу. Тем более в столь критической ситуации, когда стремительно приближается большая война, которая потребует много простых и надежных двигателей здесь и сейчас, а не когда-нибудь в будущем.
— Но хватит ли у нас топлива для этой прорвы бензиновых двигателей? — вновь возразил Молотов.
— Насколько я знаю современный расклад отечественной нефтепереработки, — поддержал мысль Кагановича Молотов, — бензин в совокупности составляет только двадцать процентов получаемой продукции, в то время как керосин и дизельное топливо — около тридцати пяти.
[10]
А ведь для нужд более-менее современных бензиновых двигателей требуется крекинг-бензин с хорошим октановым числом. Хотя бы в шестьдесят пять. А ведь крекинг-бензина у нас выходит вообще всего три-четыре процента.
— Все верно. Тридцать пять процентов. Но из них только девять — собственно дизельное топливо, которое на текущий момент уже, — маршал сделал особый акцент на этом слове, — является дефицитом. А ведь оно поставляется в село для удовлетворения потребностей стремительно растущей армии тракторов и в НКВМФ на нужды подводных лодок. Вы хотите усугубить и без того сложное положение по дизельному топливу? Что же касается крекинг-бензина, то да. Текущая ситуация, безусловно, грустная. Всего четыре процента от общей переработки из которых идет на получение этилированных авиационных бензинов. Но тут есть несколько очень важных замечаний. Во-первых, дело не в том, что нефть иначе перерабатывать нельзя, а в том, что в СССР до недавнего времени была очень деструктивная позиция по этому вопросу. Достаточно вспомнить тот факт, что термический крекинг после революции мы смогли начать осваивать только с 1936 года, да и то, под давлением обстоятельств, в то время как первая в мире промышленная установка термического крекинга была сделана нашими соотечественниками на нашей земле в далеком 1891 году. И работала, что немаловажно. Я говорю про Шухова и Гаврилова.
— В 1891 году? — удивленно переспросил Сталин. — Это не тот ли Шухов, который построил знаменитую радиовещательную башню?
— Он самый. Я сам удивился, когда услышал об этом. Сразу же загорелся любопытством и бросился проверять эту информацию. Все оказалось верно. Однако сам Шухов не очень хотел со мной беседовать на эту тему и ограничился формальными фразами. Да и вообще — плохо скрывал свои страхи и обиды. — У Сталина вопросительно вскинулись брови, и Тухачевский продолжил: — Несмотря на то что все двадцатые годы он активно сотрудничал с нами и сделал очень многое для развития науки и техники в Советском Союзе, с начала тридцатых годов на него буквально спустили собак, занимаясь откровенной травлей. Ведь Шухов представлял собой идеальный объект для так популярного в те годы «спецеедства». Вот и довели человека до того, что он откровенно боится за себя и своих близких, а к советской власти относится со скрываемым, но все-таки видимым страхом и неприязнью. И это вместо того, чтобы всемерно продвигать научно-технический прогресс в Советском Союзе.
