— Да, спасибо, — ответил Тони. — Но если вам все равно, то лучше не в музыкальную комедию. Есть пьеса, о которой я слышал … «Раскаты грома» Я бы хотел посмотреть ее, если можно будет купить билеты.
— «Раскаты грома» — Люси скорчила гримасу. — Мне говорили, что она немного мрачновата.
— Нет смысла тратить время на музыкальную комедию, — твердо заявил Тони. — Может, если бы я жил в Нью-Йорке и все время ходил в театр, то думал бы иначе.
— Оливер… — с сомнением в голосе произнесла Люси. Она боялась, что мрачная пьеса может повлиять на них, она боялась того момента, когда покидая театр они почувствуют, что устали друг от друга, что два часа тяжелых эмоций утомили их. Музыкальная комедия, непритязательная и беззаботная, окрасит все в радужные тона.
— Пусть Тони решает, — постановил Оливер, когда они спускались по лестнице вокзала. — Но мы сначала поедем в гостиницу и спросим, смогут ли они заказать нам билеты.
Люси замолчала, продолжая идти между мужем и сыном. Ну вот он опять начинает все за всех решать, с обидой подумала она.
Люси руководила покупками, пробивая себе дорогу сквозь праздничную толпу магазинов, забрасывая Тони и Оливера кипами коробок, которые она скупала с расточительностью и даже какой-то истеричной жадностью. Она не переставала говорить, постоянно расширяя праздничное меню, обводя взглядом ряды индюшек, развешанных над прилавками, пирамиды апельсин, яблок, мандарин, грейпфрутов, витрины, заваленные южно-американскими дынями и ананасами, корзины картофеля и орехов. Потом они начали опаздывать, и все покупки были свалены в багажник машины. Все семейство поспешило в ресторан, где Люси выпила не в меру и не помнила уже, что происходит и когда надо завершить обед, чтобы успеть в театр. Когда она бегала по магазинами, когда истерично ела и пила, они ощущала только единственное желание — отложить, отсрочить что-то. Ошеломленная внезапным появлением Тони, Люси не могла сразу понять, была ли это угроза или же наоборот подтверждение ее счастья, она была слишком смущена, чтобы присмотреться к поведению Тони и Оливера и мучительно старалась не принимать собственного решения в эти первые часы и одновременно дать возможность другим сделать это за нее.
В театре, она задремала и только время от времени до нее доносились реплики актеров на сцене. В перерывах она заявляла, что слишком устала, и оставалась сидеть одна, пока Оливер с Тони отправлялись через дорогу выпить кока-колы. По дороге домой она сидела на заднем сидении, в полусне, и даже не прислушивалась к тому, о чем говорили Тони и Оливер в темноте впереди нее. Приехав домой, Люси с трудом взобралась на крыльцо и совершенно честно заявила, что засыпает по дороге. Она поцеловала Тони на прощанье, пожелала ему спокойной ночи поспешно и без особой теплоты, как будто не было этих двух лет, и ушла, предоставив Оливеру все заботы по размещению мальчика в комнате для гостей.
Это было бегство, и Люси понимала это. Она была уверена, что сам Оливер уж наверняка, а может и сам Тони, понимают это, но усталость мешала ей думать. Улегшись в постель и выключив свет, Люси ощутила смутное чувство победы. Я справилась с этим вечером, думала она, и ничего не произошло. Завтра я буду снова полна сил, снова смогу действовать.
Сквозь обволакивающий ее сон, она слышала доносящиеся из соседней комнаты голоса Оливера и Тони — тихие, дружеские, заговорщические. Затем послышались тяжелые мужские шаги вниз по коридору, по направлению к комнате для гостей. Они так громко топают, подумала Люси. Оба.
Люси было интересно, придет ли Оливер к ней в спальню сегодня. И если да, то ради кого? Ради себя? Ради нее? Ради Тони?
Она скрестила руки на груди и обняла себя за плечи, почувствовав как дрожит от холода.
Люси уже спала, когда Оливер вошел в темноту комнаты. Тихими осторожными движениями он разделся, чтобы не разбудить жену.
Обычно Люси вставала рано, но в это утро Дня Благодарения она проснулась после десяти и сразу почувствовала тяжесть в голове от выпитого вчера . Она медленно двигалась, умывалась, причесывалась и одевалась тщательнее чем обычно. Что бы он обо мне не думал, по крайней мере, ему придется признать, что его мать хороша собой.
В доме не было слышно ни звука, и Люси подумала, что Оливер с Тони в гостиной, либо завтракают внизу, рядом с кухней. Но спустившись, она обнаружила, что дом пуст. Комнаты сверкали утренним светом, в кухне возле мойки сохли два чисто вымытых прибора.
На столе лежала записка, написанная рукой Оливера, и Люси не сразу решилась взять ее и прочитать. Ее мучил смутный страх, что ей сообщают об отъезде, о какой-то плохой новости, об отречении. Но она все же заставила себя взять в руки листок и прочитать. Они просто решили не будить ее и позавтракать вдвоем, и так как утро было такое красивое, они отправились в город на школьный футбольный матч, который начинался в одиннадцать часов. Четкой и властной рукой Оливера сообщалось, что они вернутся не позднее половины второго, и с удовольствием съедят индейку. «Целую, Оливер,» стояло внизу.
Люси даже обрадовалась передышке и засуетилась на кухне, чистя индейку, готовя соус, поджаривая и очищая орехи. Она двигалась быстро, механически, радуясь тому, что прислуга была в этот день выходная и что она в доме одна.
Когда после утренней работы, раскрасневшись от жара духовки, Люси подумала о Тони, мысли эта уже не шокировала ее. Все было настолько естественно — в стольких домах по всей стране сыновья приезжают домой на каникулы и идут с отцами на футбольный матч, пока матери готовят праздничный обед. И если Тони не был безмерно ласков и внимателен накануне, то этого можно было ожидать. Он не был и агрессивен. Его отношение, если это можно было назвать отношением, было скорее нейтральным. Ну, может, чуть теплее, чуть лучше, поправила она себя, поворачивая птицу в жаровне. Люси весело напевала в залитой солнцем кухне. В конце концов, два года это достаточно долго, думала она, особенно в жизни мальчика. Многое забывается за два года — или по крайней мере, смягчается, затушевывается. Сама она, спокойно размышляла Люси, накрывая на стол, уже не могла четко припомнить, что произошло два года назад. Все это потеряло свою значимость и уже не причиняло боли. На таком расстоянии было трудно вспомнить, почему все сделали из этого такую трагедию.
Глядя на стол с белой скатертью, со сверкающими бокалами, Люси на мгновение пожалела, что их будет только трое. Было бы неплохо пригласить другие семьи с детьми возраста Тони, Люси представляла себе, как будет выглядеть стол, за которым с одной стороны будут сидеть взрослые, с другой — пять или шесть мальчиков и девочек, чистеньких, нарядных, девочки в прекрасном цветущем возрасте, когда они то и дело балансируют на грани детства и пробуждающейся женственности.
На Рождество, решила Люси, я устрою что-то грандиозное. Стоя так и любуясь сверкающим столом, мечтая о Рождестве, она чувствовала себя такой счастливой, какой не была уже многие годы.
Посмотрев на часы, Люси отправилась на кухню присмотреть за индейкой, вдохнуть теплый и дразнящий аромат обеда. Затем она поднялась наверх и долго перебирала наряды в гардеробе, не зная на чем остановить свой выбор, никак не решаясь определить, что больше всего может понравиться Тони. Она выбрала наконец нежно-голубое платье с широкой юбкой и длинными рукавами. Сегодня, думала она, ему наверное захочется видеть во мне мать.
