Если этой стране и суждено когда-нибудь погибнуть, то она погибнет от беззакония. Грабежи средь бела дня, расовые волнения, заказные убийства, напропалую ворующие политиканы, пылающие ради получения страховки городские кварталы, детишки, играющие в ковбоев и индейцев с настоящими револьверами в руках, покупающие наркотики фунтами, чтобы, накурившись или уколовшись, протестовать против призыва в армию, Национальная ружейная ассоциация, которая горой стоит за то, чтобы каждый идиот-невротик хранил в своем доме целый арсенал, автомобилисты, гоняющие свои машины так, словно они не мирные обыватели, а индейцы апачи, вступившие на тропу войны. – Он уже рычат, и голос его гремел раскатами по всему дому. – Некоторое время я служил в дорожной полиции. Когда я останавливал гнавших со скоростью девяносто миль в час водителей лишь для того, чтобы напомнить им, что в Коннектикуте скорость ограничена пятьюдесятью пятью милями, они смотрели на меня так, будто я обозвал их мать шлюхой, и были почти готовы линчевать губернатора, посмевшего якобы унизить честь их штата, ограничив скорость и сведя уровень смертности на дорогах до самого низкого во всей Америке. Я говорю, как проповедник на религиозном бдении негров – сборщиков хлопка из секты «Возрождение», – посмеиваясь над собой, продолжал он. – Но тот, кто не верит в закон, не верит ни во что. Я встречал множество продажных копов, но это не ставит под сомнение саму идею. Кроме того, работа мне нравилась. Возможно, я просто привык иметь дело с оружием и находиться среди крутых парней… – Последние слова он произнес чуть ли не извиняющимся тоном. – Как бы то ни было, но пять лет назад в чине лейтенанта-детектива я вышел в отставку с неплохой пенсией. Все хорошее и плохое теперь осталось в прошлом. Я работаю в саду, немного играю в гольф, сужу игры Детской лиги, иногда отправляюсь на школьный стадион, чтобы показать шортстопам, как надо хватать низко летящие мячи, и время от времени навещаю своих детей в Калифорнии. Я гремлю костями в старом доме, который на милю больше, чем мне требуется. Но Фордс-Джанкшн очень славный город, другого дома я не знал, и меня воротит при мысли о том, чтобы от него избавиться… Такова, Роджер, жизнь Манфреда Вайнштейна, сжатая до двух минут. Маловато для книги, не так ли? – закончил он и снова виновато рассмеялся.
– Да, на книгу, пожалуй, не потянет, – сказал Деймон.
– Я любил тебя, в частности, за то, Роджер Деймон, – фыркнул Вайнштейн, – что ты всегда делал все, чтобы я не раздувался, как индюк. Даже в мой первый год в Молодежной лиге, когда коэффициент моих точных ударов битой составил ноль целых, триста пятьдесят шесть тысячных. Счастлив видеть, что ты с тех пор совершенно не изменился.
– Я знаком еще с одним копом, служившим в морской пехоте, – сказал Деймон.
Он вдруг понял, что подсознательно все время сравнивает сидящего напротив него старого, мягкого, похожего на счастливого деда человека с сухим, скрипучим, никогда не меняющим каменного выражения лица лейтенантом Шултером.
– Имя Шултер тебе что-нибудь говорит? – спросил Деймон.
Вайнштейн, казалось, был удивлен.
– Я слышал о нем. Время от времени мы получали от него ориентировки. Отдел расследований убийств полиции Нью-Йорка.
– Что можешь о нем сказать?
– Какие, к дьяволу, у тебя могут быть контакты с сыщиком из отдела убийств?
– Это длинная история, – вздохнул Деймон.
– У нас впереди целый день. По крайней мере у меня.
Во взгляде Вайнштейна появилась жесткость, и на какой-то миг Деймон увидел перед собой одновременно артиллерийского сержанта из корпуса морской пехоты и детектива из большого города. Он понял, что Манфред Вайнштейн способен стать весьма неприятным человеком на то время, когда ведет расследование.
– Ну ладно… – сказал Деймон. – Все началось с телефонного звонка.
Он рассказал обо всем. Об угрозе Заловски, сообщении на автоответчике, разговорах с Шултером, о списках, которые Деймон составлял, и о своих снах. Не забыл Роджер поведать и о том, как встретил на улице умершего много лет назад человека, и о мальчишке с бейсбольной перчаткой с Шестой авеню, и о таком же мальчике, отъехавшем на велосипеде от дома, где родился сам Роджер. И оба эти мальчика так походят на него в детстве. Вайнштейн напряженно слушал. Он не сводил глаз с лица Деймона, как бы пытаясь отыскать ключ к решению загадки. Возникало ощущение, что, несмотря на физическое различие, психологически эти два человека имеют много общего. Французы называют это «ла деформасьон деметье», вспомнил Деймон. Оказывается, он знал язык лучше, чем думал.
– В конечном итоге моя жена и я решили, что люди, которых можно подозревать, угрозы не представляют. Один из них, возможно, не любит меня так, что у него возникло желание досадить мне. Не более того. Список недругов я Шултеру составил, но если хочешь знать правду, Манфред, – Деймон понимал, что начал повторяться, – то угроза исходит не от них. – С таким же успехом я мог выбрать наугад имена из телефонной книги. Будь сейчас не двадцатый век, я обратился бы к Папе за разрешением изгнать из меня демона. Демон – Деймон… Очень близко, разве не так?
– А что тебе нутро подсказывает? – спросил Манфред. – Я бы к нему на твоем месте прислушался.
Деймон не знал, что сказать. Подумав о своих снах и дневных видениях, он неуверенно произнес:
– У меня такое чувство, что где-то бродит вполне реальный человек, который хочет меня убить.
– В этом я не сомневаюсь. Я хочу знать, как ты намерен разбираться с ситуацией, когда вернешься в Нью-Йорк.
– Я принял решение. Если он позвонит еще раз, то я отправлюсь на встречу с ним. Когда бы это ни случилось. Ночью, днем… Хочу покончить с этим делом раз и навсегда.
– Ты сказал об этом Шултеру?
– Еще нет.
– Собираешься сказать?
– Да.
– Хочешь знать, что он тебе ответит? – В голосе Вайнштейна прозвучала жесткая нотка. – Шултер скажет тебе то, что я скажу сейчас: ты сошел с ума. Кем бы ни оказался этот парень, он будет вооружен. Наверняка он полный псих. Тебе повезет, если он, просто умыкнув тебя и где-нибудь спрятав, станет ждать выкупа. Если, конечно, он все затеял ради денег. Не знаю, чем ты занимался и что читал в последнее время, но разве тебе не известно, что люди по всей Америке пыряют друг друга ножами и стреляют за доллар, за место для парковки, за пачку сигарет или за то, что кто-то родился с белой кожей, а кто-то – с черной?…
– Так или иначе, Манфред, но с этим надо кончать, – сказал Деймон. – Все это сводит меня с ума. Временами мне кажется, что я обитаю в доме, населенном призраками, что какой-то колдун, насылая проклятие, вонзает иглы в куклу, и эта кукла – я.
Вайнштейн встал и налил кофе Деймону и только потом себе. Поставив кофейник на плиту, он помешал сахар, и позвякивание ложки о край кружки было единственным звуком, нарушавшим тишину пустого дома. Он поднял голову и задумчиво посмотрел в потолок, как бы надеясь прочитать там ответ на сложную задачку. Он потер щеку, и вчерашняя щетина от прикосновения с ладонью издала шуршащий звук.
