После этого медик с чувством выполненного долга покидал палату. За свой визит пульмонолог тоже брал сотню, хотя Деймон ни разу не воспользовался его советом. Ему казалось, что пребывание в атмосфере нью-йоркского смога и бензиновых паров не может оказать целебного воздействия на его полуразрушенные легкие.
Когда на следующее утро Элейн появилась в палате, Деймон пожалел о том, что рассердил Шейлу, дав согласие на встречу с бывшей женой. Элейн с ног до головы была в черном, а на ее лице Деймон впервые не увидел даже следов краски. Однако некоторое улучшение внешнего вида экс-супруги полностью сводилось на нет ее траурным вдовьим нарядом и горестным выражением лица. Шейла тактично вышла из палаты, как только дежурная сестра на центральном посту объявила, что рядом с ней находится миссис Спарман.
– Мой бедный дорогуша, – произнесла Элейн и стала наклоняться, чтобы одарить его поцелуем в лоб, но он довольно грубо отвернулся. – Я бы пришла раньше, но я ничего не знала. Мы вначале были в Вегасе, а затем в Нассо. В Нью-Йорк я вернулась всего два дня назад. Какой удар…
– Элейн, – оборвал ее Деймон, – в этом нелепом наряде ты похожа на ворону. Он меня угнетает. Почему бы тебе не отправиться домой и не вернуться в другой день в платье, расшитом стеклярусом, в бикини или в чем-то другом, столь же веселом?
– Я не хотела, чтобы ты счел меня легкомысленной, – обиженно сказала Элейн.
– Но ты же и в самом деле легкомысленная. И это единственное, что я по-прежнему в тебе ценю.
– Я знаю больных, – печально произнесла Элейн. -
Испытывая страдания, они не щадят близких и дорогих им людей.
– Я не страдаю, – устало возразил Деймон, – и ты не входишь в число близких и дорогих мне людей.
– Тебе не удастся оскорбить меня, – с достоинством ответила Элейн. – Но если это простое платье тебе не нравится, то за дверями палаты я оставила пальто – а оно вовсе не черное.
– Иди и надень его, – сказал Деймон. Насколько легче было бы умирать, если бы его оставили в покое.
– Я мигом вернусь, – произнесла Элейн и направилась к дверям. Прекрасной формы икры ног, обтянутые черными чулками-паутинками, выглядели обманчиво молодо.
Когда Элейн вернулась, на ней было светло-оранжевое пальто с воротником из меха рыжей лисы.
Несть числа унижениям, которые приходится вытерпеть прикованному к постели больному человеку, подумал Деймон, непроизвольно зажмурившись, когда луч солнечного света из окна палаты, упав на бывшую супругу, сделал ее похожей на елочное украшение.
– Так лучше? – спросила она.
– Значительно лучше.
– У тебя и раньше случались приступы грубости, – сказала Элейн. – Однако я думала, что в момент, подобный этому… – Конец фразы повис в воздухе.
– Давай не будем говорить о моментах, подобных этому, если не возражаешь, – попросил Деймон.
– Утром, прежде чем прийти сюда, я за тебя молилась.
– Остается надеяться, что твои молитвы достигнут небес.
– В соборе Святого Патрика. – Элейн всегда давала понять людям, что знает, какое значение может иметь хороший адрес.
– Но ты даже не католичка, – заметил Деймон.
– Я проходила мимо собора по Пятой авеню. Что из того, что храм католический? Католики ведь тоже верят в Бога.
Элейн, мягко говоря, исповедовала идеи экуменизма. Если бы весь остальной мир разделял ее гибкий подход к вопросам теологии, подумал Деймон, религиозным войнам пришел бы конец.
– Во всяком случае, они так утверждают. А теперь позволь мне задать вопрос. Во время странствий со своим приятелем ты слышала что-нибудь о… м-м… моей проблеме?
– Фредди спрашивал везде. У всех, кого знал и у кого мог, включая важных шишек в… по ту сторону закона, если так можно выразиться. – Элейн пожевала пухлыми, без помады губами и продолжила: – Он сказал, что на него бросали очень странные взгляды. Тебе я могу сказать, что он сильно рисковал – в этих кругах небезопасно задавать слишком много вопросов. Но ради меня Фредди готов пройти сквозь огонь…
– Узнал он что-нибудь? – нетерпеливо спросил Деймон.
– Ничего, – ответила Элейн.
– О'кей, – сказал Деймон, откинувшись на подушку и закрыв глаза. – Я ужасно устал, Элейн. Очень мило с твоей стороны было навестить меня, но думаю, сейчас мне стоит вздремнуть.
– Роджер… – неуверенно начала Элейн, хотя и принадлежала к числу людей без комплексов. – Я хочу попросить тебя об одной услуге…
– О какой? – спросил он, не открывая глаз, – смотреть на оранжевое пальто сил у него не осталось.
– Ты помнишь фотографию, которую я тебе подарила в день твоего рождения, мы были женаты первый год?
– Первый и единственный год, когда мы были женаты, – произнес он со все еще закрытыми глазами.
– На ней мы вместе на пляже. Я тогда попросила ее увеличить и вставить в серебряную рамку. Помнишь?
– Помню.
– Ты тогда был такой молодой и красивый. Она рождает так много ассоциаций. Мне очень хочется ее иметь. Думаешь, снимок еще можно отыскать?
– Я оставлю ее тебе по завещанию.
Элейн зарыдала, и Деймон открыл глаза, чтобы увидеть, притворяется она или вправду плачет. Слезы ручьем текли по ее бледным щекам. Она не притворялась.
– Я вовсе не это имела в виду, – произнесла она укоризненно между всхлипами.
– Ты получишь ее, дорогая, – сказал Деймон, нежно поглаживая бывшую супругу по руке.
– Прошу тебя, Роджер, выздоравливай, – пролепетала Элейн дрожащим голосом. – Даже если ты никогда больше не пожелаешь со мной увидеться. Я просто хочу знать, что ты где-то неподалеку и счастлив.
– Постараюсь, – тихо ответил Деймон.
Он снова откинулся на подушку и смежил веки. Когда он через несколько мгновений открыл глаза, Элейн рядом с ним уже не было.
На следующий день в палате появилась медсестра и объявила, что в приемной ждет некая миссис Долгер. Деймон попросил сестру проводить даму к нему, но не уходить из палаты, пока тут будет находиться посетительница.
Когда его взору предстала сочинительница, благодаря которой он сможет скрасить старость (если таковая у него будет), Деймон с трудом скрыл изумление. Маленькая унылая домашняя хозяйка из предместья исчезла, и вместо нее появилась холеная, прекрасно одетая леди с тщательно причесанными и искусно подкрашенными волосами. На миссис Долгер был очень элегантный костюм из зеленого твида, как будто только что доставленный из Парижа, в руках дама держала зеленую, гармонирующую с нарядом сумочку из крокодиловой кожи. Со времени их последней встречи Женевьева похудела по меньшей мере фунтов на двадцать. Интересно, через какие муки пришлось пройти ее мужу и детям, подумал Деймон.
