— Отнюдь, — ответил Арчер, как ему показалось, излишне резко.
— Да, да, — Элис печально покивала. — И тебе незачем отрицать очевидное. Даже Ральф иногда смеется надо мной, а ему всего четырнадцать. — Она сняла с книжной полки фотографию сына, всмотрелась в нее. — В прошлом году, — внезапно вырвалось у нее. — Должно быть, это связано с тем, что произошло в прошлом году.
— Произошло что? — недоуменно спросил Арчер.
— Я получила ужасное письмо. Написанное карандашом. Печатными буквами. С множеством грамматических ошибок.
— Какое письмо? — Арчер постарался изгнать из голоса нетерпение. — Элис, постарайся вспомнить все, что сможешь.
— Анонимное. Я прочитала только половину и выбросила его. Не могла заставить себя дочитать до конца. Меня обзывали последними словами. Ты бы удивился, если б узнал, что можно получить по почте. Мне предлагалось убраться туда, откуда я приехала, если я нахожу, что здесь очень уж плохо. — Элис рассмеялась. — Уж не знаю, что они хотели этим сказать. Моя семья живет в Нью-Йорке больше ста лет. Они мне угрожали. — Элис подняла голову, уставившись в потолок, вспоминая. Дряблая кожа на ее шее натянулась. — «Мы разберемся с тобой и такими, как ты, и скоро. Мы набираем силы, так что ждать осталось недолго. В Европе таким женщинам, как ты, брили головы, но здесь стрижкой дело не закончится».
Арчер закрыл глаза, стыдясь за людей, мимо которых каждый день проходил на улице.
— Почему ты не показала письмо мне?
— Не смогла. Они меня так гадко обзывали, что я никому не могла показать это письмо. Я купила новый замок и поставила на дверь цепочку. — Она нервно рассмеялась. — Может, и зря. Потому что ничего не случилось. Я даже забыла о письме, вспомнила только сейчас.
— Но почему письмо прислали тебе? У тебя есть какие-то соображения? — спросил Арчер. Новая проблема, подумал он, угрозы обедневшим вдовам. Жизнь в большом городе таит массу опасностей.
— Да, — на удивление уверенно ответила Элис. — Письмо принесли после конференции, которая была прошлой зимой. Конференции, посвященной борьбе за мир, в отеле «Уолдорф-Астория». В ней участвовали русские писатели и композиторы…
— Ты там была? — изумленно спросил Арчер.
— Да.
— Каким ветром тебя туда занесло?
— Я должна была выступать, но не справилась с волнением и не смогла подойти к микрофону. Я собиралась говорить о негативном влиянии сцен насилия на детей.
Безнадега, думал Арчер, слушая этот мелодичный голос, полная безнадега.
— Ты и представить себе не можешь, сколько они приносят вреда! — воскликнула Элис. — Людей мучают, убивают, бьют по голове. Из-за них я даже ссорюсь с Ральфом. Он сидит, слушает, становится нервным, перевозбуждается, вместо того чтобы гулять или готовить домашние задания. Я считаю, что их надо убирать из радиопрограмм. — Казалось, она сама удивилась собственной решительности. — Но потом, когда подошло время, я поняла, что не могу выйти к микрофону и выступить перед столькими людьми… — Вновь нервный смех. — Я сказала, что у меня разболелась голова.
— Вокруг отеля стояли сотни пикетов, — напомнил Арчер. — Неужели ты не понимала, что участие в таком митинге чревато неприятностями?
— Пикеты я видела. В них стояли какие-то подонки. Грубые, неотесанные. — Элис поджала губки. — Такие могут послать женщине анонимное письмо с грязными ругательствами.
— Твоя фамилия упоминалась в программке? — устало спросил Арчер.
— Да. — Элис приподнялась. — Думаю, она у меня в столе. Если ты хочешь на нее взгля…
— Не хочу, не хочу. Сядь. — Он не отрывал взгляда от Элис. Теперь он знал, почему журнал включил ее в черный список. Не много же для этого нужно, мрачно подумал Арчер. Хватит одной непроизнесенной речи о влиянии дневных криминальных сериалов на сознание подростков… Он покачал головой, чувствуя жалость и отчаяние. — Элис, каким ветром тебя туда занесло?
— О конференции я узнала от Френсис Матеруэлл, — ответила Элис. — Она же и предложила мне выступить. Сказала, что мое выступление еще раз укажет миру на необходимость предотвращения третьей мировой войны.
Френсис Матеруэлл, с горечью подумал Арчер. Ей-то ничего не грозит, вот она и подставляет вдов, считающих каждый доллар.
— Пожалуйста, не сердись на меня, Клемент. — Элис чуть не плакала. — Среди моих знакомых многие видели в конференции какой-то подвох, а газеты прямо писали, что ее участники льют воду на мельницу коммунистов. И действительно, особой пользы конференция не принесла. Но я должна была пойти туда, потому что это мероприятие хоть в малой степени, но способствовало тому, чтобы власть имущие в Москве и Вашингтоне не ввязывались в войну… Полагаю, что мать, особенно если у нее один сын, обязана ненавидеть войну. Ральфу четырнадцать. Еще четыре или пять лет, и он достигнет призывного возраста… У моей сестры, она старше меня и живет в Чикаго, сын ушел на последнюю войну. Вернулся, но без половины лица, осколок снес ему подбородок. Его оперировали десять раз, но он все равно… — Элис запнулась. — Он отказывается выходить из дома. Он никого не хочет видеть. Дни напролет сидит в своей комнате. День за днем газеты пишут о необходимости проявить твердость, сообщают о выставленных ультиматумах, о солдатах, которых посылают на край света… Строятся новые подводные лодки, самолеты, ракеты, бомбы. А ты смотришь на своего сына четырнадцати лет от роду, который сидит в гостиной и пиликает на скрипке, и думаешь: «Вот что они ему готовят, эти старики в Вашингтоне, эти генералы, эти газетчики. Они ведут дело к тому, чтобы Ральфа застрелили. Разорвали на части». Вот о чем я думаю, когда читаю в газете очередную генеральскую речь, когда вижу новые самолеты в выпуске новостей, который показывают перед фильмом. И, вернувшись из кинотеатра, я захожу к нему в комнату, смотрю на него спящего и думаю: «Они хотят его убить. Они хотят его убить». Сейчас я тебе кое-что скажу, Клемент. — Элис повысила голос. — Если б на земле нашлось безопасное место и у меня было бы достаточно денег, я бы взяла Ральфа и уехала завтра же. На маленький островок, в Богом забытую страну, чтобы спрятать его там и остаться с ним. Разумеется, такого места нет. Они об этом позаботились. — Такой горечи в голосе Элис Арчеру слышать не доводилось. — Поэтому я сделала все, что смогла. Набралась храбрости и пошла на конференцию в «Уолдорф-Асторию», на Парк-авеню. А потом повесила на дверь цепочку, — добавила она со злой иронией.
— Элис, дорогая, неужели ты не поняла, что тебя использовали? — мягко спросил Арчер.
— И пусть. Я согласна на то, чтобы они меня использовали, если это поможет остановить войну.
— Сегодня коммунисты за мир, — заметил Арчер. — Завтра скорее всего они будут за войну.
— Не важно, — стояла на своем Элис. — Завтра я не позволю им использовать меня. А сегодня ничего не имею против.
Арчер пожал плечами.
— Ладно, я тебя понимаю. — Он достал трубку, начал набивать ее табаком из кисета.
