– Верно, – протянула я, – а
волосы? У тебя роскошные кудри, а у меня жалкие перья.
Жанна улыбнулась.
– Это парик, – сказала она и в ту же
секунду сдернула буйные локоны с головы, – видишь, с прической у меня
совсем беда, измучилась просто! Чего только ни делала – концы подстригала,
касторкой мазала, всякие процедуры применяла, толку ноль, не растут совсем, вот
я и перешла на парики. Зимой, кстати, это удобно, вместо шапки, тепло и
красиво. Да ты примерь.
Я натянула на голову «шевелюру» и глянула в
зеркало. Надо же, мне, оказывается, идут мелким бесом вьющиеся волосы.
– Ладно, с «оперением» понятно, но само
лицо-то! Неужели никто из твоих коллег не заметит подмены?
– Нет! – воскликнула Жанна, пытаясь
сесть и претерпев очередную неудачу. – Нет!
– Они идиоты?
Актриса натянула плед до подбородка.
– Нет, – устало ответила она, –
кретин Валерий Арнольский. Он поставил спектакль совершенно диким образом, все
актрисы одеты одинаково: баронесса, горничная, молодая любовница и престарелая
матрона. У нас темно-синие атласные платья с серебряной вышивкой, а лица
закрыты масками, невозможно узнать кто есть кто, понимаешь?
– Но зачем он так поступил? –
изумилась я.
Жанна полежала некоторое время молча, потом с
большим трудом прошептала:
– Говорю же, кретин. Нам объяснил свою
гениальную задумку так: «Хочу показать, что все люди одинаковы, несмотря на их
происхождение, образование и богатство, вы играете не человека, а эмоцию.
Баронесса – гордыню, горничная – смирение, любовница – страсть, лицо тут ни при
чем, изображать чувства следует словом и жестом». Там и текста-то практически
ни у кого нет. Театр мимики и жеста получился, бред, концептуальная фигня, но
все просто тащатся от Арнольского, а мне особо выбирать не приходится, спасибо,
что такая ролька досталась. Кстати, получила я ее лишь потому, что режиссер
хотел, чтобы актрисы были одной фактуры, роста. В общем, дело простое.
Приедешь в театр, пойдешь в комнату номер
тринадцать, она не заперта, и в шкафу найдешь вешалки с платьями, маски лежат
на полке, внизу обувь, внутри моих туфель написано: «Кулакова». У тебя какой
размер?
– Тридцать девятый.
– Отлично, как у меня, –
обрадовалась Жанна, – видишь, мы с тобой практически одинаковые. Нацепишь
одеяние, маску и стой спокойно в кулисе, только приходи ровно в семь
пятнадцать, как раз первое действие начнется, все на сцене будут. Быстренько
переоблачишься – и вперед, сейчас научу тебя, что делать предстоит.
– А вдруг со мной кто-нибудь заговорит?
– Некому. Явишься к началу первого акта,
во втором выйдешь на сцену, и до свидания. Пока переоденешься, все еще перед
зрителем будут. Я порой ни с кем не сталкиваюсь, когда этот спектакль идет.
– А совместный поклон?
– Горничная не выходит.
– Ага, понятно. Впрочем, нет, как же меня
охрана пропустит?
– Господи, – скривилась
Жанна, – на вахте Елена Маркеловна сидит, носом в газету, пойдешь мимо и
буркнешь: «Привет, баба Лена, это я, Жанна». Она даже головы не поднимет,
скажет в ответ: «Жануся, детка, не заболела ли? Голосок скрипит». Бабка слышит
плохо и всем одно и то же талдычит. Спокойно отвечай:
«Мороженое мясо на улице ела», и топай себе
прямо по коридору, никуда не сворачивая, тринадцатая гримерка последняя.
– Может, не надо про мороженое
мясо? – насторожилась я.
– Это шутка местная, – пояснила
Жанна, – все ей так отвечают. Значит, согласна?
– Ну.., вдруг не получится.
– Элементарно.
– Э.., э…
– Послушай, – горько воскликнула
Жанна, – больше мне попросить некого. Не приду на спектакль, Арнольский
озлобится и выпрет меня. Что тогда делать, а?
– Может, кто-нибудь из твоих подруг…
– У меня их нет.
– Совсем? – изумилась я.
– Таких, чтобы за меня в огонь прыгнули,
нет.
– А коллеги? Позвони кому-нибудь, вдруг
выручат.
– Актрисы – это клубок целующихся
змей, – устало ответила Жанна, – если видишь за кулисами двух нежно
обнимающихся женщин, то не подходи близко, заразишься ненавистью, которая
исходит от милашек. У нас все с виду очень пристойно, поцелуи, улыбочки,
возгласы: «Дорогая, ты шикарно выглядишь».
А потом вдруг перед выходом на сцену водички
захочешь, выпьешь из бутылки, нам в гримерках их бесплатно ставят.., мама
родная, понос прошиб! Помреж по громкой связи орет: «Спектакль пошел! Где
Офелия, пусть готовится!» А невеста принца датского в сортире к унитазу
приклеилась, встать не может, понимаешь почему?
– Сильное слабительное в воде?
– Верно. И на кого подумать? Или в туфли
лезвие всунут, парик изнутри клеем намажут… В основном бабы стараются, но и
мужики не отстают. Впрочем, среди наших ни мужчин, ни женщин нет, средний пол,
особый зверь – актер, они на все способны. Никто мне помогать не станет, не на
кого рассчитывать, если и ты откажешь – мне кирдык! Прощай, моя мечта…
Жанна уткнулась в подушку.
– Хорошо, – быстро согласилась
я, – в конце концов, я имею опыт нахождения на сцене.
– Ты актриса? – испуганно
воскликнула девушка.
– Нет, арфистка, бывшая, теперь больше не
концертирую.
– Ну и повезло же мне, – вырвалось у
Жанны, – ладно, давай порепетируем.
Глава 4
Ровно в указанный срок я толкнула дверь с
табличкой «Театр „Лео“. Служебный вход», и вошла в полутемный предбанник. Слева
стоял письменный стол с уютно светящейся лампой, в кресле рядом, уткнувшись в
газету, восседала бабка, замотанная в платок.
– Это кто? – равнодушно поинтересовалась
она, не отводя взора от полосы.
– Привет, баба Лена, это я, Жанна.
– Ох, детонька, не заболела ли? Голосок
сипит.
– Мороженое мясо на улице ела, –
выпалила я выученный текст и быстро пошла по длинному коридору.
– Ну шутница, – проскрипела старуха
и потеряла ко мне всякий интерес.
