Громыхнул засов, и полтора десятка пар глаз немедленно уставились
на дверь. Кого вызовут?
– Суриков! – послышался голос контролера. – Выходи, к
следователю пойдем.
В нем шевельнулся страх. Кого он сейчас увидит? Все ту же
Образцову, от которой он никакой опасности не ждет, или кого-то другого?
Господи, идти бы так, идти этим длинным коридором, и чтобы он никогда не
кончался…
Слава богу, это она, следовательша. Можно перевести дух.
– Здрасьте, Татьяна Григорьевна, – радостно заявил
Суриков прямо с порога. – А я уж беспокоиться начал, что мое дело опять кому-то
новому отфутболили. Чего же мне так не везет, а? Никому я не нужен, все меня
спихнуть подальше хотят. Спасибо, хоть вы от меня не отказались.
– Здравствуйте, Суриков, – сухо сказала она. –
Садитесь. Времени у нас с вами мало, поэтому будем его экономить. Давайте
начнем все сначала, но в хорошем темпе, не будем застревать там, где и так все
понятно. Договорились?
– Чего это сначала-то? – принялся дурачиться Сергей. –
Давно уж к концу пора подбираться да освобождать меня вчистую, а вы опять
сначала. Не надоело вам?
– Мы же договорились, – недовольно поморщилась
Образцова, – не тратить время зря. Приступим. Как вы добирались до Москвы,
поездом или самолетом?
Ему показалось, что он оглох. Кровь бросилась в голову, в
ушах зашумело. Какая Москва? Как она узнала?
– Я повторяю вопрос. Как вы добирались до Москвы? Мы
договорились, Сергей Леонидович, что время будем беречь, поэтому ставлю вас в
известность, что вас видели в доме, где произошло убийство, описали довольно
подробно, а потом опознали по фотографии. Вы там были, это установлено. И
оставили на месте убийства отпечатки своих пальцев и ботинок. Мне в третий раз
повторить вопрос или вы ответите?
– Поездом, – почти прошептал он и сам удивился тому,
как тихо прозвучал его голос. Ему казалось, что он сказал это довольно громко.
– Как вы вошли в квартиру Шкарбулей?
– Дверь была не заперта. Я…
– Да?
– Я не убивал их. Они уже были… когда я пришел… Я
испугался.
– И что сделали?
– Ушел.
– Долго пробыли в квартире?
– Нет… Я не знаю… Я испугался. Недолго. Минут пять,
наверное.
– Что было потом?
– Поехал на вокзал. Сел в поезд.
– Билет купили перед отходом поезда?
– Нет, у меня был уже. Я здесь купил сразу туда и
обратно. Я не убивал, честное слово! Я не убивал! Они уже были мертвые, когда я
пришел! Лежали в луже крови! Ну почему вы мне не верите?
– Вы были раньше знакомы с кем-нибудь из семьи
Шкарбуль?
– Нет.
– Зачем же вы к ним пришли?
Он молчал. Что он мог ей сказать? Что пришел их убить?
* * *
…Кроме телевизионных программ, содержащих криминальную
хронику и другую такого же рода информацию, старуха Бахметьева обожала
детективы. И смотреть, и читать.
– Зло должно быть наказано, – заявляла она Сергею.
Посмотрев фильм, в котором преступнику удавалось ловко
обойти полицейских, она недовольно ворчала:
– Плохое кино, неправильное. Нельзя совершать
преступления безнаказанно. За содеянное зло должно следовать возмездие, это
закон, по которому устроен мир, и нарушать его никому не дано.
Суриков только посмеивался про себя над старухиной
несовременностью. Но однажды решил ее поддеть:
– Если вы так твердо считаете, что любое зло должно
быть наказано, то что ж вы своей невестке все с рук спустили? Сами же говорили,
что она вас смертельно оскорбила и унизила. И денег своего родного сына вы так
и не увидели, она все к рукам прибрала. Выходит, для кино у вас одни законы, а
для вашей собственной жизни – другие?
Реакция Бахметьевой была неожиданной. Она медленно подняла
голову и внимательно посмотрела на Сергея, потом запавшие губы раздвинулись в
странной улыбке. Суриков никогда раньше не видел, чтобы Софья так улыбалась,
хотя прожили они вместе уже года полтора.
– А кто тебе сказал, Сереженька, что ей это с рук
сошло? Нет, не простила я ее. И жду, когда она будет наказана.
– Да кто ж ее накажет, интересно знать? – продолжал
насмешничать он. Ему вовсе не хотелось обидеть хозяйку, он был очень к ней
привязан и относился к старой женщине со всей теплотой и нежностью, на которые
вообще был способен. Но был он еще слишком молод, чтобы уметь точно чувствовать
ту грань, за которой кончается шутка и начинается разговор всерьез. – Бог, что
ли? Так вы же в бога не верите, Софь-Ларионна, вы и в церковь не ходите. Нет,
что-то у вас концы с концами не сходятся.
– Ну что ж, буду ждать, пока найдется человек, который
их вместе сведет, – бросила Бахметьева загадочную фразу. – Мне самой-то это уже
не под силу. А закон – он действует обязательно, другое дело, хватает ли у
человека терпения и сил дождаться. Ну, мне, Сереженька, терпения не занимать,
если уж я двадцать лет лагерей и поселений вытерпела и не сломалась, если я
своего сына любимого двадцать лет не видела и не сошла с ума, если его смерть
пережила, то и справедливости дождусь.
Суриков только хмыкнул в ответ и снова уткнулся в телевизор,
где как раз начинался боевик с Чаком Норрисом. Софья боевики не любила, поэтому
сразу же уползла на кухню и принялась греметь кастрюлями, готовя обед на
завтра. Минут через пятнадцать после начала фильма Сергей вдруг припомнил
недавний разговор. А что? В самом деле, права старуха, зло должно быть
наказано. Боевики-то все до одного как раз про это. В детективах идея
справедливого возмездия не очень заметна, там все внимание на загадку уходит,
на тайну: кто преступник и как его поймать. А в боевиках тайны почти никогда
нет, а есть обидчики и обиженные, и весь фильм обиженные или их защитники
только и делают, что мстят да разбираются с обидчиками.
Нет, ну до чего все-таки умна старуха! Опять права
оказалась.
* * *
Он даже не заметил, как старая женщина вошла в него, в его
плоть и кровь, свила гнездо в его душе и стала жить в теле Сергея Сурикова. Он
был просто очень привязан к ней и не видел в этом ничего плохого или опасного
для себя.
Через полтора года он уже не мог дня без нее прожить. И
после работы в магазине мчался домой как угорелый. Он скучал без Софьи
Илларионовны, без ее интересных рассказов о таких вещах, о которых Сергей и не
слышал никогда, без ее острого юмора, без ее мудрых и рассудительных суждений.
И она нуждалась в нем, в его помощи и заботе, она ждала его каждый день с работы
с горячим ужином, ласково называла «сынком» и «Сереженькой», а главное – она
умела сделать так, что каждая проблема, кажущаяся неразрешимой, вдруг
представала понятной и простой, такой, с которой справиться – как нечего
делать.
