Они нужны друг другу, и им хорошо вдвоем, тепло и уютно. Не
нужна Сергею никакая собственная квартира, пусть бы Софья жила подольше, и он –
рядом с ней. Вероятно, года через два-три его мнение переменилось бы, желания и
стремления стали бы другими, но сейчас, зимой девяносто шестого года, Суриков
думал именно так и хотел именно этого: чтобы его хозяйка Софья Илларионовна
Бахметьева жила в добром здравии как можно дольше. Софья – его стена, теплая,
крепкая и надежная, которая защитит от любых невзгод и опираясь на которую
можно жить без неприятностей и осложнений. Софья – врач, который вылечит от
любой хвори, не отдавая его в больницу. Софья – его учитель, она заставляет его
слушать ее рассказы и учит думать и запоминать, сопоставлять и делать выводы.
Она приучила его читать, пусть понемногу, но постоянно, каждый день перед сном,
и он сам чувствует, что стал соображать быстрее и лучше. Благодаря Софье на
работе в универсаме его считают чуть ли не интеллектуалом, достойным
университетского диплома, смотрят с уважением и даже снисходительно относятся к
тому, что он, когда слабость одолевает, по полдня не работает, в подсобке
отсиживается. А с врачом тогда как помогли! Да разве для другого какого-нибудь
грузчика стали бы они так в лепешку расшибаться, и врача разыскивать, и машину
давать? Не стали бы. А для него сделали. Почему? Да потому, что он им Софьиными
рассказами уши замылил, умным прикинулся, приличным. Нет, куда ни кинь, а
кругом он Бахметьевой обязан. Софья – домоправительница, которая приготовит
обед, приберет в комнате и пришьет оторвавшуюся пуговицу. Софья – мать, которая
приласкает, погладит по голове, спросит, как дела и отчего глаза грустные.
Софья – друг, которому можно рассказать все без утайки, не стыдясь и не
стесняясь, и получить дельный и мудрый совет.
Софья Илларионовна для него – все. Дай ей бог здоровья и
долгих лет жизни.
К лету девяносто шестого года Сергей Суриков «созрел». Если
Софья, самый близкий ему на этом свете человек, ждет, что найдется кто-то, кто
восстановит попранную справедливость, то кто же еще должен это сделать, если не
он сам. Не зря ведь ее сына тоже звали Сережей, это знак судьбы. Сына
расстреляли, и Суриков ей теперь самый родной. Разве сын не вступился бы за
мать? Мысль пришла легко и естественно, и Сергей долго удивлялся, почему она не
появилась у него в голове много раньше, ведь тот разговор о справедливом
возмездии состоялся давно, еще в феврале.
Он только не знал, как поговорить с Бахметьевой. Может,
совсем просто? «Софья Илларионовна, дайте мне адресочек, я поеду и разберусь с
вашими обидчиками».
Поеду и разберусь. Как у него все просто. Билет до Москвы
стоит тысяч двести пятьдесят, и обратно столько же, а где лишние полмиллиона
взять? Они с Софьей живут скромно, экономят, каждую копейку считают. И потом,
что значит: разберусь? Он морду бить Софьиной невестке, что ли, собирается?
Глупость. Не хватало еще с бабой драться. А с мужем ее разборки устраивать тоже
не больно умно. Ему сейчас должно быть лет пятьдесят, самый расцвет, он
Сурикова в баранку скрутит раньше, чем тот его первый раз ударит. Сам-то Сергей
не особенно сильный, хоть и грузчик. Осторожно переносить тяжести – это одна
песня, а вступать в активное единоборство – совсем другая, с точки зрения
нагрузки на сердце.
Ладно, он еще подумает. Спешки никакой особой нет. Но и
тянуть не надо. Софья уже старая совсем, может в любую минуту заболеть. Не
приведи господь, умрет. Если уж Сергей Суриков решил взять на себя миссию
восстановителя справедливости, то имеет смысл делать это, пока Бахметьева жива.
А то помрет с обидой, что за нее никто не вступился и не отомстил. Нет уж,
надо, чтобы она ушла спокойной и довольной.
* * *
– Зачем вы пришли к Елене Шкарбуль и ее мужу? –
повторила Образцова.
– Ну… это… В гости.
– Они вас ждали?
– Ну да.
– Вы шли в гости к незнакомым людям? По какому поводу?
– Софья Илларионовна просила.
– Поподробнее, пожалуйста. О чем конкретно просила вас
Бахметьева?
– Ну, посмотреть, как они живут, как внук ейный. Она
внука давно не видела, хотела узнать, как там и что. Меня послала. А что
плохого?
Он попытался окрыситься, старался разозлиться, чтобы
почувствовать себя более уверенно, но ничего не получалось. Земля с каждым
шагом, с каждым заданным вопросом уходила из-под ног, и уверенности становилось
все меньше и меньше. Боже мой, он же не убивал их! Не убивал! Как же доказать
ей? Как убедить?
– Ничего плохого, – спокойно ответила Образцова. – Вы
вошли в квартиру и увидели, что хозяева убиты. Почему вы не позвонили в
милицию? Почему не позвали соседей? Почему просто повернулись и ушли?
– Я боялся, – выдавил он. – Меня первого же и схватили
бы. Думаете, нет?
Внезапно он почувствовал прилив злости и отчаяния.
– С Бахметьевой же точно так и вышло! – закричал он,
почти потеряв над собой контроль. – Кто-то ее убил, а меня схватили и в кутузку
бросили! На меня первого подумали! Чем я хуже других? Почему на меня первого?
Потому что необразованный, потому что грузчик, да? На таких, как я, всегда
отыгрываетесь, хватаете, кто послабее, а те, которые с дипломами, у вас всегда
выворачиваются! Ну давайте, вешайте на меня всех собак! Какие там у вас еще
трупы висят неоприходованные? Давайте, валите все на меня, я все приму, мне от
вас, сук легавых, все равно не выскочить!
Он слышал свой голос словно со стороны, как будто это и не
он орал, а кто-то посторонний. Вдруг он наткнулся на глаза Образцовой и умолк.
Она смотрела на него с любопытством, как на диковину в музее, и во взгляде у
нее не было ни злости, ни обиды, ни раздражения.
– Вы все правильно говорите, Суриков, – сказала она все
так же спокойно и чуть холодновато. – На вас первого подумали. На это и был
расчет. Вас подставили. Неужели вы до сих пор этого не поняли?
– Кто подставил? – тупо переспросил он. – Как
подставил? Зачем?
– А вы подумайте.
– Не понимаю я…
– Кто послал вас в Москву?
– Никто, я сам поехал.
– Неправда.
– Правда. Я видел, что Софья мается, по внуку тоскует,
решил поехать, чтобы поговорить с ним. Объяснить, что бабушка скучает и что
свинство с его стороны даже писем ей не писать.
Ему удалось собраться и взять себя в руки. Теперь Сурикову
казалось, что его версия звучит логично и убедительно.
– И как, поговорили?
– Нет.
– Почему же?
– Я вам уже сказал: я пришел, а они…
– Слышала. Они. Елена и Юрий Шкарбуль лежали на полу в
луже крови. А Виталий где был? Тоже на полу убитый?
– Нет… Я не знаю. Они лежали в комнате, которая самая
первая от прихожей. Я дальше не пошел. Может, он тоже лежал… Я не смотрел. А
что, его тоже убили?
