– Значит, вы не пытались его разыскать? – продолжала
Образцова, не ответив на его вопрос.
– Нет. Я испугался и поехал на вокзал. У меня билет был
куплен.
– Хорошо. Что было дальше?
– Ничего. Я приехал, пошел домой, к Софье. У подъезда
меня взяли. Вот и все.
– Как давно Софья Илларионовна не видела своего внука?
– Ну, это… Я не знаю точно. Лет пять, может.
– Письма от него получала?
– Не знаю. При мне – ни разу. Она потому и тосковала…
– Это я уже слышала. И по телефону ему не звонила?
– Нет.
– А он ей?
– Тоже нет.
– Отчего же так? Они поссорились?
– Да не знаю я! – Он снова начал заводиться, потому что
на этот счет готовых объяснений у него не было.
– Зато я знаю, Суриков, – в голосе Образцовой
послышалась усталость. – Вы все врете. Врете, как последний дурак, сами себе
хуже делаете. Вот справки из городских телефонных станций Петербурга и Москвы.
С телефона Бахметьевой в течение только одного месяца, октября, семь раз
звонили в квартиру Шкарбулей, а из квартиры Шкарбулей по телефону Бахметьевой
звонили целых двенадцать раз. Вы можете мне это объяснить?
– Ничего не знаю, – отрезал он. – Я целый день на
работе был. А при мне Софья никому не звонила. И ей из Москвы никто не звонил.
– Все правильно, – почему-то вздохнула Образцова. –
Неужели вас этот факт не настораживает? Софья Илларионовна вела очень
интенсивные переговоры со своими родственниками в Москве, но вам об этом ничего
не известно. Как же так, Сергей Леонидович?
– Не знаю я! – снова заорал он. – Чего вы прицепились?!
Не знаю!
– Конечно, не знаете. Вы и не должны были знать. Вы
должны были поехать и разобраться с невесткой вашей хозяйки. И вас должны были
арестовать практически сразу же. Там, в Москве. Тогда все ценности, которые
Елена и Юрий Шкарбуль не успели растратить, достались бы Софье Илларионовне и
ее внуку. Большие ценности. Они ведь расходовали их очень экономно, а ценностей
было много. Бахметьев успел наворовать на сотни тысяч долларов, если не на
миллионы, и все это богатство в золоте, платине и драгоценных камнях досталось
когда-то его вдове, а потом и ее новому мужу. Там еще много осталось, на ваш
век хватило бы. Вы ведь именно так договаривались с Софьей Илларионовной?
Он замкнулся. Она все знает. Чего теперь говорить? Упираться
бессмысленно, она откуда-то все узнала. Но он ни за что не выдаст Софью. Ни за
что. Возьмет все на себя. Софья – это святое.
– Что вы молчите, Суриков? Я права? Вы поехали в Москву,
чтобы совершить убийство?
Он молча кивнул.
– Бахметьева знала об этом?
– Нет. Она ничего не знала. Я сам.
– Что – сам? Сам адрес узнал? Сам придумал про
ценности? Не морочьте мне голову, Сергей Леонидович. Вас послала Бахметьева. И
заранее договорилась со своим внуком обо всем. Они вдвоем в течение двух дней
после убийства сдали бы вас милиции, это несложно. Разыграли бы как по нотам.
– Нет!!! Замолчите!!! Не смейте!!! Не трогайте Софью!
Но Образцова будто и не слышала его истерического выкрика,
ни один мускул на ее лице не дрогнул.
– Софья Илларионовна давно уже общалась с Виталием. И
он прекрасно знал, кто его родной отец и что у него есть еще одна бабушка. Вам
это неизвестно, да? Вам Бахметьева говорила, что ни разу не видела внука после
отъезда Елены в Москву? Так вот, это неправда. Она вас обманула. Она сделала
вас послушным орудием в своих руках. Думаете, это вы сами решили свершить
справедливость и отомстить за нее? Нет, Суриков, это было ее решение, и она
умело вложила его вам в голову. Она хотела сделать все вашими руками, а потом
избавиться от вас и посадить, чтобы вы не путались под ногами. И ей это почти
удалось. Вы же арестованы, как видите. Правда, за другое убийство, но сути это
не меняет.
– Что вы такое говорите? Вы не смеете… Софья не могла…
Она меня любила.
– Сергей Леонидович, своего внука она любила еще
больше. Разница, однако, состоит в том, что внук, в отличие от вас, ее совсем
не любил. Поэтому приехал в Питер раньше вас, вероятнее всего – самолетом
прилетел и убил ее. Чтобы уж совсем ни с кем не делиться. Он-то все точно
рассчитал. За одно из убийств наверняка арестуют именно вас, а к нему и второе
убийство прилепится. А не прилепится – так и повиснет нераскрытое. Кстати, как
вы собирались совершить убийство? Голыми руками?
– У меня пистолет был.
– Да ну? Откуда?
– У Софьи взял. Это пистолет ее сына. Она во время
ареста его сумела спрятать.
– И дала вам, чтобы вы совершили убийство в Москве?
– Нет! Я сам взял. Украл. Она не знала.
– И куда дели?
– Выбросил.
– Где?
– Ночью, когда в поезде ехал. Пошел в туалет и из окна
выбросил. Я сам, я все сам, Софья ни при чем.
– Суриков, я ценю ваше благородство, вы бережете честь
старой женщины, к которой были привязаны и которая вам дорога. Вам трудно
смириться с правдой, но смотреть ей в глаза все равно придется. Вы никуда от
этого не денетесь.
– Я не понимаю… Что же, выходит, там, в Москве… тоже
он, что ли?
– Наконец-то, – улыбнулась Образцова. – Вы начали
соображать. Это хороший признак. Вы, Сергей Леонидович, человек слабый. Это я
вам не в упрек говорю, просто констатирую факт. У вас слабое здоровье, больное
сердце, да и в целом вы существо достаточно беззлобное. Порыв у вас был
сильный, но никто не смог бы поручиться, что вы доведете дело до конца. Убить
человека не так-то просто, поверьте мне. Вы могли сорваться. Бахметьева и ее
внук боялись, что у вас не получится. Вы могли испугаться, передумать, у вас
мог сделаться сердечный приступ. Одним словом, им нужно было подстраховаться.
Как именно они планировали это сделать, нам расскажет Виталий Шкарбуль, вы
этого все равно не знаете и знать не можете. Но Виталий все сделал по-своему.
Он убил мать и отчима незадолго до вашего прихода. Ведь Бахметьева
инструктировала вас, в котором часу идти к ее родственникам, правда? Она
сказала, что нужно прийти так, чтобы совершить убийство и сразу же ехать на
вокзал и садиться в поезд. Чтобы ни одной лишней минуты в Москве не провести.
Ведь говорила?
Боже мой, что же это? Откуда она все знает? Что происходит?
Неужели правда, что Софья…? Нет, не может быть, не может быть, не может, не
может! Не могла Софья так с ним поступить! Она же любила его. И он ее любил. Он
молился на нее. Два года вместе, душа в душу…
– Виталий знал, на какой поезд у вас взят билет,
бабушка его оповестила. Он застрелил родителей и быстренько рванул в аэропорт.
Он знал, что вы вот-вот придете, войдете в квартиру, оставите там свои следы,
вы же совершенно неопытны и наверняка наследите. Обувь, пальцы, запах. Так и
вышло. Когда вы ехали в поезде назад, в Питер, он уже был у бабушки, а когда
вас арестовали по подозрению в убийстве вашей хозяйки Бахметьевой, он снова был
у своей подружки, которая добросовестно составила ему алиби. За такие деньжищи
какое угодно алиби можно дать. Он тоже не особенно опытен в совершении
преступлений, поэтому и он оставил в квартире Бахметьевой свои следы.
