Подобревший лавочник запихал деньги за пазуху, сунул ключ в один из ящиков под прилавком и достал оттуда две картонные коробки.
— Вот сюда вы их положили. Видимо, в сильном волнении. Премного благодарен за покупку, — со значением добавил он. — Приятно иметь дело с таким порядочным гражданином. Обращайтесь в любое время дня и ночи, можете рассчитывать на кредит и скидки…
— Это я вас должен благодарить, сударь…
— Ну, налюбезничались? — поинтересовался Воевода. — Идем со мной, Персефоний, нам надо поговорить.
Они вышли на улицу. Полицейские держали перед лавочкой оцепление, сдерживая толпу зевак.
Пройдя с упырем до конца квартала, Воевода заговорил:
— Дурацкое название, правда? По-ихнему — ладно еще, «дрессингоу», или как там, у них же язык примитивный, им склонять-спрягать слишком сложно, «моя твоя понимай» — и достаточно. А по-нашему — дурь выходит. Сколько раз ловил себя на том, что просклонять охота: сегодня ночью в «Наделе и пошеле»… Нешто и мы так скоро говорить начнем — «ням-ням, буль-буль»… — Персефоний вежливо кивал, но ворчания поддерживать не захотел, и Воевода резко сменил тему: — Ну что, засиделся на месте, изгнанник? Теперь твое присутствие в Лионеберге необязательно и даже нежелательно. Можешь хватать саквояж, и — скатертью дорога.
— Я нигде не видел Жмурия — он что, ушел? А Хомутия здесь и не было, как я понял.
— Это не твоя забота.
— Да нет, моя, — возразил Персефоний, остановившись. — Почему Хомутий не пришел за полумиллионом? Зачем Жмурий, отправляясь за мной, нанимал шпану? Тут что-то не так. Скажите правду: Хмурий Несмеянович здесь, в городе?
— Что ты за неугомонное существо? — вздохнул Воевода. — Думаешь, я тебе вот так, спроста, возьму и расскажу государственные секреты? Твое дело маленькое, и ты его уже сделал — считай, отслужил Королеве за доброту, а теперь выматывайся из страны, не путайся под ногами.
— Не надо со мной так говорить, — вспыхнул Персефоний. — Вы взялись, как видно, за государственные дела отвечать — что ж, отвечайте, только не беритесь решать, чьи дела большие, а чьи маленькие. Это я вам как гражданин говорю: есть у меня большие сомнения в том, что наше государство еще способно заниматься какими-то делами, кроме личных…
— Ох, вот только от сопливой философии избавь, пожалуйста, — поморщился призрак. — Да мне придется тебя убить на месте, если я только перечислю, чьи интересы в этом деле замешаны. Все, выметайся, чтобы духу твоего здесь не было, не путай мне карты!
Молодой упырь развернулся и зашагал прочь, высоко подняв голову, раздраженно стуча тростью по тротуару и нервно поддергивая штаны.
— Кстати! — донеслось до него. — Советую купить запасной барабан и всегда держать под рукой!
Глава 10
СМЕРТЬ НА ГУЛЬБИНКЕ
«Никуда не уеду», — первым делом подумал Персефоний, оказавшись дома. Но это, конечно, была не мысль даже, а так, оформившаяся в слова злость на все подряд: на Воеводу с его невесть откуда взявшимся государственным высокомерием, на Жмурия и вислоухого Хомку, на тяжеленный «магум-365», из-за которого он дважды по дороге чуть не попал в крайне неловкое положение, и на самого себя, на свое непонимание происходящего и нерешительность.
Нерешительность злила особенно. Персефоний никогда не считал это качество зазорным: если не дано быстро находить правильные решения, следуй народной мудрости и отмеряй семь раз. Но после знакомства с Хмурием Несмеяновичем сомнения стали источником мук. Он словно заразился от бригадира любовью к действию, хотя и понимал, что привычка действовать без лишних рассуждений и губила Тучко.
«Уеду, когда захочу», — решил Персефоний, несколько успокоившись.
За эту мысль ему тоже стало стыдно. Он изгнанник, и только по воле случая ему дозволено было не торопиться.
«Уеду, конечно. Разве мыслимо нарушить волю Королевы? А Хмурий Несмеянович… Конечно, если бы он пришел ко мне и попросил помощи, я не смог бы ему отказать, но, во-первых, как он придет, если понятия не имеет, где меня искать, а во-вторых… он не попросит. Не станет впутывать в свои дела, потому что они явно далеки от законности. Совесть он еще не всю растратил…»
Однако билет заранее он так и не купил, а ночь уже близилась к концу. Пришлось-таки опять взяться за карту, только теперь Персефоний, развернув ее на столе, отвернулся и, не глядя, ткнул пальцем. Попал в Закордонию. Может, так и лучше. В империи наверняка будет ходить слишком много разговоров про накручинские события, а в странах Запада всем будет безразлично, откуда приехал разумный, тем более разумный с деньгами.
Решив так, Персефоний вызвал посыльного и отправил его в кассы, потом пересмотрел собранный в дорогу багаж и занялся револьвером. Вынув барабан, прочистил пустые гнезда, открыл одну из коробок с зарядами и некоторое время, морща лоб, соображал, что к чему. Похоже, сперва следовало забить запыжованные пули в гнезда барабана, потом засыпать порох и закрыть гнездо плотно прилегающим капсюлем. Персефоний покачал головой. Воевода не обманул: «магум» не так-то прост в обращении.
Пощелкав разряженным револьвером, чтобы рука привыкла, упырь обратил внимание, что при нажатии тугого спускового крючка барабан плотно прижимается к казенной части ствола. Поразмыслив, понял: так сделано, чтобы избежать рассеивания газов при выстреле. Видимо, именно это, вкупе с увеличенным зарядом пороха, и давало «магуму» необычайную мощь.
Небо уже зарумянилось, когда вернулся посыльный. Вместе с билетом он принес, как и просил упырь, несколько свежих газет и пачку кофе. Спать не хотелось. Плотно задернув шторы, Персефоний заварил кофе, поставил в изголовье дивана свечи и прилег, просматривая прессу. Читал внимательно, чтобы не думать о том, что в последний раз наслаждается уютом жилья.
Главной новостью был парад — он состоится завтра, то есть уже сегодня, сразу после заката. Перед парадом торжественный митинг, после — всенародные гулянья. Графство Кохлунд сделало колоссальный прыжок вперед («Разве нельзя идти шагом, обязательно прыгать, как лягушке?» — подумалось Персефонию), очистив свои ряды от предателей («Что, правительство разогнали?» — разойдясь, уже не сдерживал упырь сарказма). Представители развитых западных держав («Развитых? Вот еще словечко — то есть все остальные уже недоразвитые?») приветствуют Кохлунд на его пути к свободе («Так мы еще не допрыгнули?»).
Разногласиям в правящих кругах конец: Викторин, Дульсинея и Перебегайло принародно перецеловались («Ах, Малко Пупович, не у Шейкшира вам нужно поцелуй Жевуды искать…») и объединили усилия в борьбе за суверенитет Накручины.
Виднейшие разумные Кохлунда горячо приветствуют новую политику правительства. Банкир Тихинштейн, разорвав сорочку на груди, со слезами на глазах просит принять на становление ультрапатриотической армии его посильный взнос.
Звезда словесности господин Задовский жертвует на те же цели гонорар от готовящейся к выпуску книги «Огнем, мечом и прикладом», а также половину суммы, которую ему удастся получить в случае положительного решения суда с зазнобца Сникевича, который украл у него этот роман двадцать лет назад («???»).
