— Надо ее чем-нибудь задвинуть? — спросила Клементина.
— Не надо. Вдруг придется быстро уйти?
— Да, точно!
Они вернулись в гостиную, и Майкл заметил камин. Рядом были аккуратно сложены дрова и материал для растопки. Майкл склонился перед очагом и начал закладывать в него дрова. Благодаря походам с отцом он прекрасно умел разжигать огонь; вскоре пламя разгорелось, и в комнате стало чуть потеплее.
Клементина стянула промокшую кофту и уселась на пол посреди комнаты. Дрожащими руками она расшнуровывала ботинки.
— Я не чувствую пальцев на ногах, — сказала она.
Майкл подошел к ней, снял с нее носки и осмотрел ноги. Они были белыми как снег, но, по крайней мере, без следов обморожения. Он сжал в руках ее левую ступню и начал яростно растирать.
— Папа так делал, когда я возвращался с тренировок по хоккею, — сказал Майкл. — Здорово помогает. Сейчас согреешься.
Закончив с одной ногой, взялся за следующую. Холодная кожа постепенно розовела.
— А вдруг они заметят огонь? — спросила Клементина. — Разве не надо задернуть шторы?
— Да, пожалуй.
Они встали и подошли к окну. Майкл вгляделся в метель, но не увидел ничего, кроме снега. Даже деревья с трудом можно было различить. Однако шторы он задернул — на всякий случай.
— А дым из трубы они не увидят?
Майкл покачал головой:
— Вряд ли. Не в такую метель. А вот когда она уляжется, надо будет действовать осторожнее.
Клементина вернулась к очагу, и Майкл заметил, что она прихрамывает. Он не удивился. На ней были летние кроссовки, а промокшие носки оказались совсем тонкими. Не обращая внимания на собственную боль, Майкл подошел к шкафу у входа. Порывшись, нашел длинный шерстяной шарф и такую же шапку.
— Держи, — сказал Майкл. Он натянул Клементине на голову шапку. Та оказалась велика, — ничего, зато теплая. Потом намотал ей на шею шарф.
— Пойду посмотрю, что там, наверху, — сказал Майкл. — Может, найду какие-то свитера.
— Хорошо.
Майкл ушел, упорно игнорируя ощущение дежавю, — он отлично помнил, чем все закончилось, когда он в последний раз пошел наверх посмотреть, что там, наверху. Меньше всего на свете он хотел наткнуться на труп.
В спальне Майкл нашел теплые носки и свитера. Он сгреб их в кучу и поспешил обратно в гостиную, где Клементина успела завернуться в толстое одеяло.
— Нашла за диваном, — сказала она.
Они переоделись в теплую одежду и уселись у камина. Теперь оставалось только ждать.
— Есть хочешь? — спросил Майкл.
Клементина помотала головой:
— Я слишком перепугалась, мне теперь кусок в горло не полезет. А ты?
— Тоже не хочу.
Некоторое время сидели молча. Пламя в очаге потрескивало и разбрасывало искры.
— В последний раз я сидела у камина на Рождество, — сказала Клементина. — Это был наш первый праздник без Хита.
Майкл подошел к очагу и подложил в огонь еще полено.
— У вас с братом очень близкие отношения. Тебе повезло. У меня где-то есть сестра, но я с ней не вижусь. Она живет с мамой… или жила.
— Не говори так. Ты ведь точно не знаешь.
— В самом деле…
— Да, мы с Хитом были очень дружны, — сказала Клементина. — Повсюду вместе ходили. А потом он уехал в этот дурацкий Сиэтл. Я хотела проведать его, но меня постоянно отвлекали всякие дела. Школа. Черлидинг. Крэйг Стэтмур. Теперь все это кажется полной ерундой. Не понимаю, почему я так из-за этого переживала.
— А я играл в футбол, и еще у нас была своя группа, — сообщил Майкл. — Совершенно ужасная. Наш солист никогда не попадал в ноты. Но ты права. Сейчас все это кажется таким незначительным. Мне плевать, возьму ли я еще когда-нибудь в руки гитару.
Клементина покачала головой:
— Не надо так говорить. Мы найдем тебе гитару. Думаю, в ближайшее время нам понадобится музыка. Музыка — это здорово.
Они помолчали, рассеянно глядя в огонь. Потом Клементина рассмеялась:
— Странное дело.
— Ты про что? Про наш разговор?
— Ага. Мы заперты в доме, куда в любую минуту могут вломиться эти чудовища, и при этом разговариваем о черлидинге и гитарах.
Майкл кивнул:
— Но, может, это и неплохо. Отвлекает от ненужных мыслей.
— Если бы я могла запретить себе думать! Иногда мне хочется просто отключить голову.
— Мне тоже.
— Почему? — спросила Клементина после очередной долгой паузы.
— Не знаю.
— Думаешь, мы это заслужили? Люди — не лучшие существа на этой планете. Может, мы зашли слишком далеко. Слишком много всего натворили.
— Я в это не верю.
— А в Бога веришь?
— Нет. А ты?
Она помолчала:
— Не знаю. Может быть. Если Бог есть, я не думаю, что он за этим стоит.
— Может, это какая-то болезнь?
— Не исключено.
— Тогда получается, что любой может заразиться.
— Думаю, у нас иммунитет, — сказала Клементина. — Если бы мы подцепили заразу, мы бы уже давно стали загонщиками.
— Когда я об этом думаю, у меня раскалывается голова, — признался Майкл. — Некоторые вещи лучше просто принять как они есть. Я ничего не понимаю, но знаю, что хочу выжить. Больше мне ничего не нужно.
Она кивнула, и они снова замолчали.
Это была самая долгая ночь на его памяти. Каждый шорох заставлял его сердце бешено колотиться. Когда в окно ударял ветер, Майклу стоило больших усилий тут же не сорваться с места и не убежать. Ему казалось, что он слышит, как загонщики поднимаются по лестнице. Он представлял себе, как они разбивают окно и вламываются внутрь с перекошенными злобой лицами.
Но ничего не случилось.
Около двух ночи Клементина задремала, свернувшись на диване у камина. Майкл тоже чувствовал усталость, но заставлял себя не смыкать глаз. Чтобы занять себя, он поворошил кочергой дрова. Потом попробовал взять из шкафа книжку и почитать, но не смог сосредоточиться на тексте. Прочитав в пятый раз один и тот же абзац, Майкл сдался и поставил книгу обратно. Он порылся в дисках, лежавших у телевизора, и пришел к выводу, что у хозяина был отвратительный вкус.
Наконец Майкл сел на стул и закрыл глаза.
Вскоре и он уснул.
Майкл проснулся через несколько часов. Огонь превратился в тлеющие угольки. Клементина лежала, свернувшись в клубочек; ее лицо было наполовину скрыто шапкой.
Майкл встал и подбросил в камин поленьев, чтобы оживить затухающее пламя. В комнате было тепло и уютно. Когда огонь вновь разгорелся, Майкл выглянул в окно. Метель стихла, и над верхушками деревьев поднималось утреннее солнце. Землю покрывал плотный снежный ковер.
