– Благодарю тебя, – повторила она.
Наконец она взяла за руку мисс Хонебен и проговорила:
– Благодарю вас от всего сердца.
– Отбросим теперь всякую важность, – сказала Маргарита Лэнгтон. – Сядем поудобнее и обсудим все. Одно из двух, Китти: или ты написала письмо, или не писала его. Это ясно, не правда ли?
– Да, ясно, – ответила Китти.
– Ты утверждаешь, что не писала письма?
– Да, и я говорю правду.
– Тогда кто-то другой написал его, – сказала Маргарита Лэнгтон.
– Вот это-то я и хочу узнать, – заметила Клотильда.
– Но во всей школе не найдется никого, кто мог бы написать письмо чужим почерком, – высказала важную мысль Томасина.
– Конечно, не найдется, – включилась в разговор маленькая леди Мария. – Подражать чужому почерку очень трудно. Я помню, дома мы раз играли так, что каждый из нас старался писать почерком другого; если бы видели, что из этого вышло! Мы так смеялись. А написать длинное письмо… Я думаю, что невозможно было бы написать длинное письмо почерком, похожим на твой, Китти.
– Это самая таинственная вещь на свете, – сказала Томасина.
– Особенно странным мне кажется то, что твой двоюродный брат Джек прислал телеграмму, – призналась Маргарита. – Ты не думаешь, что он должен был бы, написав об этом, прислать назад твое письмо? Нам бы очень помогло, если бы у нас в руках было это письмо.
– Да, я тоже не подумала об этом, – сказала Елизавета. – Какая чудесная мысль, Маргарита!
– Можно было бы сейчас телеграфировать ему, – подсказала Маргарита.
Но бледное личико Китти побледнело еще больше.
– Но этого нельзя делать, – произнесла она. – Вы совсем не знаете моего папу. Если он узнает, что меня в чем-то обвиняют, то не оставит меня в школе и на час. Я готова скорее вынести незаслуженное наказание, чем так взволновать папу.
– Но телеграмму можно послать прямо твоему двоюродному брату.
– Папа узнает.
– Если ты невиновна, то должна послать за письмом, – сказала Томасина.
В голосе ее прозвучала неприятная нота, от которой Китти даже вздрогнула.
Глава XVIII
Китти и банши
Многое из того, что произошло, было мучительно для Китти: тяжелый разговор с фрейлинами и статс-дамами, их предположения, намек Томасины Осборн на то, что Китти совершила проступок, настойчивость Маргариты Лэнгтон, желавшей, чтобы Джек переслал полученное письмо. От всего этого у бедной девочки разболелась голова, и она еле сознавала, что делала и отвечала. Наконец фрейлины и статс-дамы окружили свою несчастную, опозоренную королеву.
Взгляд Китти был таким трогательным, он мог бы смягчить самое жестокое сердце.
– Я хочу попросить только одного, – сказала она.
– Чего, дорогая? – спросила Клотильда.
В это время Клотильда была большим утешением для Китти. В ней было что-то сильное, американское; она была так самостоятельна и, по-видимому, так привязалась к Китти, что и девочка становилась сильнее в ее присутствии.
– Что ты хочешь сказать, Китти О’Донован? – переспросила Клотильда. – Говори, что бы это ни было! По твоему лицу я догадываюсь, что ты хочешь сказать что-то смелое. И я буду только еще больше уважать тебя за это.
– Это не смелость, а слабость, Кло, – произнесла бедная Китти. – Я устала, смертельно устала, так что не знаю, что делаю; мне страшно хочется пойти в комнату дорогой Елизаветы, лечь на ее софу и уснуть. Ты сделаешь для меня, что надо. Все это ужасно, но я ничего больше не могу сказать. Если бы со мной разговаривали до второго пришествия, я повторяла бы одно и то же: «Я никогда, никогда не писала этого письма». Вот все, что я могу сказать.
Клотильда посмотрела на девочек.
– Анжелика, ты ничего больше не хочешь сказать королеве мая?
– Нет, ничего, – ответила Анжелика. – Мне кажется, что ее можно только пожалеть, и мне очень, очень жаль ее.
– А ты, Томасина, добавишь что-то? – продолжала Клотильда.
– Считаю, что она немного упряма. Глупо настаивать на своей невиновности, когда знаешь, что будет доказано противное.
– А ты, леди Мария? – сказала Клотильда, отворачиваясь с презрительным жестом от Томасины.
– Я? Я желаю верить всем сердцем, всей душой, что Китти не виновата, – сказала леди Мария.
– Но все же не думаешь этого, – улыбнулась Томасина.
– Я не уверена, не уверена, – призналась маленькая леди Мария, – но страшно хочу увериться.
– А ты, Маргарита?
– Я сильно склоняюсь к мысли, что тут есть какой-то обман, – ответила Маргарита, – и вижу выход в том, чтобы достать это письмо. Никак не могу понять, почему Китти так хлопочет, чтобы письмо не было прислано сюда. Это сильно говорит против нее.
– Нисколько, – сказала Клотильда, в глубине души сознавая, что это правда. – Вы знаете, на каком основании она делает это. Вам никогда не доводилось встречать такого ирландца, как О’Донован; он не вынес бы мысли, что его дочь могут обвинить в таком поступке.
– Ну, может быть, – сказала Маргарита, – но вот настоящее положение дел: ты, Елизавета, ты, Клотильда, и вы, мисс Хонебен, – вы все на стороне Китти и считаете ее невиновной, хотя у вас нет для этого никаких оснований.
– Я не говорила, что у меня нет оснований, – прервала ее Клотильда.
– Все равно. Остальные не могут представить оснований, а ты не хочешь сказать.
– Я не стану говорить, пока не буду уверена, – ответила Клотильда.
– Итак, три на стороне Китти, а четыре против нее. Я хотела бы быть за нее, если бы могла. Сама Китти уничтожает этот шанс, отказываясь написать письмо домой. Анжелика – ну, она смотрит на это, как француженка. Она считает Китти невиновной, но думает, что и о проступке-то не стоит говорить, – усмехнулась Маргарита, глядя на Анжелику. – Леди Мария очень хотела бы считать Китти невиновной, но не может. Томасина… она верит в виновность Китти. А теперь иди, Китти, спать.
– Пойдем ко мне, дорогая, – позвала Елизавета.
Она провела усталую девочку в свою уютную гостиную, которая, если бы все шло как следует, принадлежала бы королеве мая.
– Ну, Китти, я остаюсь здесь не для того, чтобы ты плакала, – сказала Елизавета, – ты и так уже столько плакала… Я сделаю все, что можно, чтобы помочь тебе выйти из этого ужасного положения, а ты должна быть мужественной и стоять на своем. Ты не виновата, милая, я знаю это. Я вполне доверяю Клотильде. Она напала на след. Не имею ни малейшего понятия о том, куда он ведет; но у Клотильды есть какая-то нить, и нам лучше всего оставить ее в покое. Что касается других в твоей свите, то их мнение не имеет важного значения, за исключением того, как оно повлияет на всех девочек школы. Теперь приляг на софу… Да ты совсем холодная!
