Он округлил глаза.
– Я не попаду в тюрьму.
– Дело может кончиться именно этим, если ты сам не признаешь, что ты извращенец, и не обратишься за помощью.
– Извращенец. – Он подавил смешок. – Ты хоть слышишь, как глупо это звучит, Тони?
– Доктор Морган не считает, что это звучит глупо.
– Господи! Ты ему звонила?
– Нет, он сам позвонил. Ты уже три недели не посещал занятия.
– Потому что это пустая трата времени. Все эти ребята говорят только о своих отклонениях. Разве это правильно?
– Суд обязал тебя посещать эти занятия.
– Полагаю, ты донесешь на меня Хэтавэю. – Брэдли ненавидел приставленного к нему офицера, в обязанности которого входило осуществлять надзор за условно освобожденными. – Расскажи ему, что я был плохим мальчиком. Я не посещал занятия вместе с другими извращенцами.
– Мне не придется ничего ему говорить. Доктор Морган уже сделал это.
– Доктор Морган – самый главный психопат в группе! – завопил Брэдли. – Он сам лечится. Ты об этом знаешь?
Тони продолжала, не обращая внимания на его выкрики.
– Доктор Морган обязан сообщать в случае пропуска двух занятий подряд. Мистер Хэтавэй ждет тебя завтра в десять утра. Это обязательно.
– Полагаю, никого не интересует, что ради этого я должен отменить прием пациентов и вызвать недовольство моих коллег.
– Это последствия твоего поступка, тебе придется расплачиваться за него.
– И еще мне придется спать на диване в гостиной.
– Я бы предпочла, чтобы ты спал именно там. Его глаза сузились, превратились в щелки.
– Ну, конечно. Тебе все равно не нравится то, чем мы занимаемся в постели.
– Это нечестно.
– Нечестно? Я скажу тебе, что нечестно. Нечестно иметь жену, которая предпочитает шпионить, а не трахаться. Когда мы занимались сексом в последний раз? Ты хотя бы помнишь? Сомневаюсь. Как ты можешь думать о сексе, если только и делаешь, что вынюхиваешь и подсматриваешь?
Брэдли встал и подошел к жене. Его пальцы обхватили ее шею сзади и сжали так, что это движение никак нельзя было принять за ласку.
– Возможно, если бы ты спала со мной почаще, мне не пришлось бы смотреть на эти грязные картинки.
Он притянул ее к себе. Тони повернула голову, стараясь избежать поцелуя, и уперлась руками мужу в грудь. Но Брэдли прижал ее к столу. Она в ужасе крикнула:
– Прекрати, Брэдли. Это несмешно!
Но ее гнев словно подхлестнул его. Лицо налилось кровью, он прижался к ней всем телом.
– Чувствуешь, Тони? Нравится?
– Оставь меня в покое!
Она с силой оттолкнула его, Брэдли отлетел к стене. Прикрывая рот рукой, Тони пыталась заглушить рыдания. Она была оскорблена и напугана. Она никогда не видела мужа таким. Брэдли словно превратился в незнакомца.
Он выпрямился, явно приняв какое-то решение, схватил свой пиджак, ключи от машины и направился к двери. Дом вздрогнул, с такой силой Брэдли хлопнул дверью. Тони кое-как доковыляла до ближайшего стула и рухнула на него. Она долго плакала, тихо, неслышно, чтобы не испугать детей.
Ее жизнь разваливалась на глазах, а она не могла ничего с этим поделать. Даже теперь она любила Брэдли. Он отказался принять помощь, не желая избавиться от своей болезни. Почему он уничтожал любовь, которую судьба подарила им? Почему он намеренно отдает предпочтение своему «безвредному хобби», забывая о ней, об их детях? Неужели ему дороже его…
Она быстро вскочила на ноги и выбежала в гараж. Мешка с фотографиями там не оказалось. Любовь своей жизни Брэдли забрал с собой.
13
На радиостанции у Пэрис был свой офис, где она работала в те часы, когда не вела программу. Хотя слово «офис» плохо подходило к крохотной комнатке. В ней не было окон, лет десять назад стены выкрасили в грязно-коричневый цвет, акустические плитки на потолке провисли, на них появились пятна от бесконечных протечек. Письменный стол Пэрис покрывал унылый серый пластик с обломанными краями. Скорее всего это было делом рук предыдущего хозяина кабинета, доведенного убогой обстановкой до крайней степени отчаяния.
В этом кабинете Пэрис не принадлежало ничего. Никаких дипломов на стенах, ни постеров с модных курортов, ни забавных фотографий улыбающихся друзей, ни степенных семейных снимков. Помещение было лишено чего бы то ни было личного, и это было сделано намеренно. Фотографии всегда вызывают множество вопросов.
« А кто это?
– Это Джек.
– Кто такой Джек? Твой муж?
– Нет, мы были помолвлены, но так и не поженились.
– Почему? А где Джек сейчас? Это из-за него ты все время носишь черные очки? Из-за него живешь одна? И вообще одна?»
Даже дружеские расспросы коллег могли вызвать душевную боль, поэтому Пэрис старалась сохранять с ними деловые отношения и не допускала в своем кабинете никаких намеков на личную жизнь.
И все же в ее кабинете царил беспорядок.
Уродливую поверхность письменного стола скрывала груда писем. Каждый день приносили их мешками. Это были письма поклонников, рейтинги, материалы внутреннего характера и бесконечные предложения от звукозаписывающих компаний, представляющих новые записи. Так как в кабинете не оставалось места даже для небольшого шкафа, Пэрис как могла сортировала этот поток, но этой работе не было видно конца.
Отобрав записи для предстоящей программы, Пэрис принялась разбирать почту. Она занималась этим около часа, когда на пороге появился Стэн с несчастным выражением на лице.
– Спасибо тебе большое, Пэрис.
– За что это?
Он вошел и закрыл за собой дверь.
– Угадай, кто меня сегодня навестил? – спросил он.
– Терпеть не могу эти игры в угадайку, – отмахнулась Пэрис.
– Двое в штатском.
Пэрис отложила в сторону нож для бумаги, которым вскрывала конверты, и посмотрела на Стэна.
– Полицейские?
– И за это я должен поблагодарить тебя.
– Они приходили к тебе домой? – Пэрис искренне считала, что либо Карсон, либо Григс просто позвонят Стэну и зададут несколько вопросов.
Он отодвинул в сторону стопку конвертов и присел на край стола.
– Полицейские допрашивали меня и записывали ответы в маленький черный блокнот. Это было очень похоже на гестапо, – с упреком произнес он.
– Перестань драматизировать, Стэн.
Из-за того, что ей пришлось возвращаться в управление, а потом она сама вызвалась поехать вместе с детективом Кертисом и Мэллоем к Кемпам, Пэрис не удалось поспать. Прежде чем она сможет отдохнуть, ей необходимо провести четырехчасовую передачу в прямом эфире и не допустить ни одной ошибки. Эта перспектива ее не радовала.
