Джефф Кэмпбелл был теперь очень зол оттого, что столько времени умолял Меланкту быть с ним честной. Джефф еще смог бы вынести, что она его не любит, но чего он никак не мог в ней вынести, так это что она не желает быть честной по отношению к нему.
Джефф Кэмпбелл, так и не дождавшись Меланкту, отправился домой, и был он очень зол на нее и обижен.
Джефф Кэмпбелл не очень хорошо понимал, что он теперь должен делать, чтобы внутри у него все встало на свои места. Понятное дело, что ему сейчас следует быть сильным и просто выбросить всю эту любовь из головы, и все дела, но с другой стороны, не совершит ли он таким образом глупость? Так ли уж он уверен в том, что Меланкта Херберт и в самом деле никогда не испытывала к нему настоящего сильного чувства? Так ли он уверен в том, что Меланкта Херберт не заслуживает с его стороны самого глубокого уважения? И Джефф теперь постоянно мучился этими вопросами, но с каждым днем все сильнее чувствовал, что на Меланкте для него тоже свет клином не сошелся.
Джефф подождал, на случай, а вдруг Меланкта все-таки пришлет ему какую весточку. Меланкта Херберт не прислала ему ни строчки.
В конце концов, Джефф сел и написал Меланкте письмо.
«Дорогая Меланкта, я точно знаю, что ты ни чуточки не была больна на той неделе, в тот день, когда не захотела встретиться со мной, как обещала, и даже ни слова мне не написала, чтобы объяснить, почему ты так поступила, хотя сама прекрасно понимаешь, что это неправильно и что так со мной поступать нельзя. Джейн Харден сказала, что видела тебя в тот день, что ты гуляла с какими-то людьми, с которыми тебе теперь нравится проводить время. Только, Меланкта, не пойми меня неправильно. Теперь я люблю тебя, потому что вот такой я человек и медленно усваиваю все, чему ты меня учила, но теперь я точно знаю, что у тебя никогда не было ко мне настоящего сильного чувства. Я больше не люблю тебя, Меланкта, так, как раньше, как будто для меня это какая-то новая вера, потому что теперь я точно знаю, что ты устроена точно так же, как и все мы, простые смертные. Теперь я точно знаю, что ни один мужчина не сможет по-настоящему удержать тебя, потому что ни один мужчина никогда не сможет по-настоящему тебе доверять, потому что ничего плохого ты, конечно, Меланкта, не хочешь, ты просто не в состоянии как следует вспомнить, что к чему, и чего тебе действительно недостает катастрофически, так это честности. Так что, прошу тебя, Меланкта, пойми меня правильно, я прекрасно отдаю себе отчет в том, как сильно я тебя люблю. Теперь я сам знаю, каково это, любить тебя, Меланкта, по-настоящему, всерьез. И ты сама прекрасно знаешь, Меланкта, что так оно и есть. Мне ты можешь доверять всегда. И вот теперь, Меланкта, я могу сказать тебе со всей прямотой, что если речь идет о настоящих сильных чувствах, то я лучше тебя. Так что теперь, Меланкта, я больше не хочу быть для тебя обузой. Ты действительно научила меня видеть такие вещи, которых я иначе ни за что бы не разглядел. Ты была добра со мной и терпелива, когда в настоящем сильном чувстве я сильно от тебя отставал. У меня никогда не получалось отплатить тебе той же монетой, Меланкта, и я прекрасно отдаю себе в этом отчет. Но с моей, Меланкта, точки зрения, для того, чтобы два человека могли по-настоящему любить друг друга, каждый из них должен думать, что другой по крайней мере не хуже, чем он сам. И уж ни в коем случае не должно быть так, чтобы один всегда отдавал, а другой брал, ни в коем случае, Меланкта. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что ты не поймешь меня и не захочешь понимать, но это и неважно. Теперь я точно знаю, какие чувства я к тебе испытываю. Так что прощай, Меланкта, и всего тебе доброго. Я хочу сказать, что больше никогда не смогу по-настоящему доверять тебе, Меланкта, потому что в своих чувствах ты просто не в состоянии идти вровень с другим человеком и еще потому что ты никогда не поймешь, что, как и зачем нужно правильно помнить. Во всем остальном я искренне верю тебе, Меланкта, и всегда буду помнить ту глубочайшую нежность, которая живет в тебе, Меланкта, и которая прекрасна. Все дело только в том, что и как ты чувствуешь ко мне, Меланкта. Ты никогда не сможешь идти со мной вровень, а по-другому я не могу. Так что, Меланкта, я навсегда тебе останусь другом, если появится во мне необходимость, но видеться с тобой просто для того, чтобы поговорить, мы больше не будем, совсем».
А потом Джефф Кэмпбелл все думал и думал, но у него никак не получалось увидеть это все под каким-то другим углом зрения, так что, в конце концов, он просто взял и отправил это письмо Меланкте.
И наконец для Джеффа Кэмпбелла все кончилось, совсем. И теперь он больше никогда не увидит Меланкту, совсем. Но все-таки, а вдруг Меланкта все-таки любила его, по-настоящему? И тогда она поймет, как больно ему вот так взять и отказаться от нее, и больше никогда с ней не видеться, и тогда, быть может, она черкнет ему пару строк, чтобы сказать об этом. Но только зря Джефф Кэмпбелл забивал себе голову такими мыслями, глупо это было с его стороны. Ничего Меланкта ему в ответ не напишет, и ждать нечего. Теперь между ними все кончено, совсем, навсегда, и к Джеффу наконец пришло чувство облегчения, по-настоящему.
Еще не день и не два Джефф Кэмпбелл словно купался в этом чувстве облегчения. Теперь внутри у Джеффа все было тихо, как будто его заперли на замок. Все как будто осело в нем на дно, тяжело и надежно, и в те дни, пока все в нем опускалось, он чувствовал внутри себя только тишину и покой, оттого что никакой постоянной внутренней борьбы в нем больше нет. И больше ничего в эти дни Джефф Кэмпбелл не чувствовал и думать ни о чем другом не мог. Он не видел вокруг никакой красоты и ничего особенно хорошего. Та тишина, что установилась у него внутри, была сродни приятному оцепенению. Джефф даже начал понемногу привыкать к этому приятному оцепенению и любить его, потому что оно больше всего напоминало ему чувство свободы, чем все те остальные чувства, которые он успел изведать с тех пор, как его впервые взволновала Меланкта Херберт. Это еще не было похоже на настоящий покой, потому что он еще не сумел справиться со всем тем, что так долго в нем вызревало, не научился воспринимать все то, что с ним произошло за это время, как настоящий опыт, хороший и красивый, но это все же был хоть какой-то отдых, пусть даже тело и душа у него как будто налились свинцом. Джеффу Кэмпбеллу очень нравилось, что никакой постоянной внутренней борьбы в нем больше нет.
Вот так Джефф и жил день за днем, и стал он тихий и спокойный, и снова начал думать о своей работе; и в окружающем мире он больше не замечал никакой особенной красоты, а внутри у него царила свинцовая тишина, и все-таки он был рад, что в конечном счете сохранил верность всему тому, к чему теперь вернулся, к тому, чтобы жить спокойной и размеренной жизнью, чтобы в жизни этой видеть свою собственную неброскую красоту, потому что именно о такой жизни он всегда и мечтал и для себя самого, и для всех цветных мужчин и женщин. Он знал, что утратил то чувство радости, которое было в нем раньше и которое могло переполнить его до краев, но, в конце концов, у него оставалась работа, и может быть благодаря ей он постепенно вернет себе веру в ту красоту, которой больше не замечал вокруг, совсем.
Вот так Джефф Кэмпбелл жил себе и работал, и каждый вечер проводил дома, и снова начал читать, и разговаривать особо почти ни с кем не разговаривал, и ему казалось, что чувств в нем вообще никаких не осталось.
