На мгновение я с головой погрузился в воду, а когда вынырнул на поверхность, увидел лишь небо, еще более чистое, чем при нашем отплытии, и берег, такой близкий, что до него, пожалуй, можно было добраться вплавь. Я был уже почти у цели, как вдруг заметил неподалеку некий предмет вроде мешка, который волны швыряли туда-сюда, так что он постепенно удалялся в открытое море. Считай я этот предмет просто одним из бесполезных обломков нашего корабля, я не стал бы тратить последние силы на охоту за ним, однако мне показалось, что он движется не только по воле волн, но и сам по себе и движения его обличают в нем живое существо, наделенное способностью сопротивляться стихии. Я утвердился в этой мысли в то самое мгновение, когда наконец схватил сей загадочный предмет, ибо он самым причудливым образом подпрыгивал на волнах, и я поспешил поднырнуть под него, а затем, сильно сжав его одной рукой, стал грести другой, чтобы добраться до берега, оказавшегося, к счастью, самым доступным и покойным в мире. Волны вынесли меня туда и уложили так удобно, как в лучшей из постелей, где я мог бы отдыхать от всех выпавших на мою долю испытаний, если бы не поспешил прежде всего возблагодарить небеса за мое спасение, а затем позаботиться о бедном создании, которое я, с соизволения Господня, спас: ведь оно, возможно, нуждалось в неотложной помощи. Судите же о моем изумлении, сударь, когда, осторожно открыв мешок, я увидел Фею Хлебных Крошек: не обращая на меня никакого внимания, она ступила на берег, обсушилась на солнце, сделав два-три пируэта, а затем уселась рядом со мной на песок, куда я рухнул, изнемогая от смеха, – такая же, как всегда, только еще белее, опрятнее и кокетливее, чем обычно.
– О Фея Хлебных Крошек! – сказал я ей. – Благодарение небесам, волею которых я оказываюсь около вас всякий раз, когда вам грозят морские опасности и вы нуждаетесь в моей помощи! Нынче вы снова были на волосок от гибели; но отчего же вы на целых два года отсрочили свою поездку в Гринок?
– Так, – отвечала она, – рассуждают лишь те, кто не любит. Неужели ты думаешь, что легко расстаться с обожаемым существом, если ты связала с ним свою жизнь и видишь в нем источник своего счастья? Вдобавок я ведь не знала, сможешь ли ты заработать те деньги, которые я тебе столь легкомысленно посулила, и не придется ли тебе неоднократно испытывать нужду в золоте, которым ты так великодушно ссудил меня? Поэтому я следовала за тобой, не показываясь тебе на глаза, и жила в тех городах, где жил ты, готовая помочь тебе при первой же необходимости, ибо той милостыни, которую мне подавали, с лихвой хватало для моего пропитания. Наконец, удостоверившись, что ты накопил солидные сбережения, и зная, что в Гринок, где ты, согласно твоему обещанию, должен жениться на мне ровно через год, в такой же день, как вчерашний, тебе обеспечена бесплатная дорога, я, тронутая твоей памятью обо мне и твоей верностью, решилась отправиться в путь на том же корабле, что и ты; однако, чтобы не докучать тебе своими домогательствами, я устроилась на нижней палубе и спряталась в мешок, который ты, по счастливому наитию, выловил из волн, дабы я еще раз была обязана тебе жизнью.
– Позвольте, Фея Хлебных Крошек; в том, что вы сказали, есть нечто, смущающее меня и делающее слишком большую честь моей жениховской точности, чтобы я мог принять ваши похвалы безо всяких оговорок. Я вовсе не знал, что этот корабль плывет в Гринок, и, более того, был уверен, что пункт его назначения неизвестен экипажу.
– Это вполне возможно, – отвечала Фея Хлебных Крошек, – я не поручусь, что сердечное чувство не внесло небольшую путаницу в расчеты моей любви. Пройдет немного времени, дорогой мой Мишель, и ты на собственном опыте узнаешь, что такое милые хитрости, внушенные любовью!
– Я верю вам, Фея Хлебных Крошек, но теперь до этого еще не дошло, ибо мне только двадцать лет, а вы за оставшийся год можете изменить свое намерение, что же до меня, уверяю вас, что нынче, на этом неведомом берегу, сердце мое, благодарение Богу, открыто любовным чувствованиям не больше, чем два года назад в окрестностях горы Сен-Мишель, где вы едва не утонули в песке и где вы так славно танцевали! Но, Фея Хлебных Крошек, вы ведь знаете все на свете, скажите же мне, не знаете ли вы, на какой берег мы высадились, избегнув стольких опасностей?
– Если я правильно сориентировалась, а ты и представить себе не можешь, до чего трудно это сделать в мешке, мы должны находиться на самой восточной оконечности Британских островов, совсем неподалеку от одного богатого и населенного города, где ты не замедлишь отыскать работу и возместишь ущерб, нанесенный твоему багажу и кошельку. Что же до меня, я, к несчастью, заранее заплатила за дорогу в Гринок, а поскольку теперь меня, судя по всему, отделяет от тамошнего моего маленького домика более полутора сотен лье, мне придется навеки проститься с надеждой возвратиться туда!
Эта ужасная перспектива так сильно опечалила Фею Хлебных Крошек, что ей пришлось, дабы подавить тяжкий вздох, прикусить нижнюю губу двумя длинными зубами, а также всеми хорошенькими зубками, располагавшимися между ними.
– Все складывается куда лучше, чем вы можете вообразить, – весело сказал я Фее Хлебных Крошек. – Багаж мой, впрочем мало что стоящий, заключается в кое-каком белье и лежит вот в этом заплечном мешке, а деньги, о которых вы мне очень кстати напомнили, зашиты в моем поясе.
С этими словами я размотал пояс, и мой кошелек с двадцатью луидорами упал на песок.
– Возьмите же их, не раздумывая, – продолжал я, – и отправляйтесь, не терпя лишений, на самом надежном корабле, в ваш маленький гринокский домик, дабы та незначительная услуга, которую я дважды пытался вам оказать, принесла наконец свой плод. Раз поблизости есть большой город, значит, я без труда заработаю там столько денег, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду, а за такую цену, надеюсь, любой британский плотник будет счастлив меня нанять, что же до этих луидоров, которые в моих руках послужили бы лишь для того, чтобы потешить меня в дни прискорбной праздности, они сделались бы мне отвратительны, заставь вы меня уподобиться презренному скряге и хранить их, в то время как в них нуждается наставница, чьи советы принесли мне столько пользы. Возьмите же их, возьмите, повторяю вам, и не думайте ни о чем другом, кроме необходимости исполнить волю жениха, который через год станет вашим супругом. Лишь эта покорность, – добавил я с шутовской важностью, – лишь она одна сможет доказать мне, Фея Хлебных Крошек, что вы верны своей клятве и в самом деле будете мне женой почтительной и послушной.
– Позволь же, по крайней мере, – сказала Фея Хлебных Крошек, которая, пока я говорил, успела вскочить и поднять с песка мой кошелек, а теперь по обыкновению припрыгивала, опираясь на свой костыль, – позволь мне перед этой жестокой последней разлукой вручить тебе залог моей нежности: вид его будет успокаивать твое любовное нетерпение. Это мой портрет, – продолжала она, снимая с груди медальон на цепочке. – Но только ни в коем случае не показывай его ни одному мужчине; ведь я знаю губительное действие, какое он оказывает на сердца; он приводит в смятение самых рассудительных людей; это безумие, возлюбленный мой, безопасно лишь для тебя одного, ибо в скором будущем наша свадьба излечит тебя.
