– Это еще не все, – сказала она, толкая следующую дверь из кипарисового дерева, – вот плотницкий инструмент, пожалуй лучшей работы, нежели тот, каким ты пользовался у мастера Файнвуда, а на верхних полках – неплохой набор математических инструментов. Если ты настолько усовершенствуешь свои познания, что тебе захочется обновить этот набор, мы обновим его, ибо те шестьдесят луидоров, которые ты дал мне взаймы, принесли большие проценты. Ты совсем как ребенок, тебе все внове! – воскликнула она с улыбкой. – Не перебивай меня своими восклицаниями. Поразительными, бедный Мишель, тебе должны были показаться не те вещи, какие ты видишь в моем доме, но обрушившиеся на тебя жестокие испытания, а ведь их ты перенес безропотно! Теперь тебе предстоит так же легко свыкнуться с участью скромной, но приятной, которая переменится сразу же, как только ты этого захочешь, но не прежде. Есть люди _ однако тебя, Мишель, я к их числу не отношу, – для которых непрерывность заурядного благополучия становится по прошествии недолгого времени более мучительна, нежели превратности бурной жизни и муки честолюбия. Если же ты способен довольствоваться своим нынешним состоянием и радоваться плодам своих рук, ты достигнешь высшей мудрости и сможешь обойтись без меня – ведь, судя по тому, как давно я уже живу на свете, отпущенный мне срок скоро истечет. – Ты огорчился, друг мой, ты плачешь, – значит, ты любишь меня?…
– Ах, Фея Хлебных Крошек, кого же еще мне любить на земле, как не великодушное существо, осыпающее меня столькими благодеяниями?…
– Это слово не подходит к нашим отношениям, – сказала она растроганно, – но раз ты не побоялся неосторожно коснуться самых деликатных струн моего сердца, я теперь же начну единственный грустный разговор, какой нам с тобою предстоит. В двадцать один год ты, должно быть, ждешь от брака не тех радостей, какие сулит тебе союз со мной. Я это чувствую, и ты напрасно будешь стараться меня разубедить: ведь я читаю в твоей душе так же ясно, как и ты сам. Сохрани свою чистоту в предвкушении счастья, которое я, возможно, тебе готовлю; по крайней мере, ты вправе ожидать этого от моей предусмотрительности: ведь с тех пор, как ты появился на свет, я только и делаю, что забочусь о тебе. Люби эти черты, какими была наделена я в юности, люби этот портрет – единственный источник очарования, каким я могу тебя пленить, и не тревожься о прочих своих обязательствах передо мной. Забудь о порывах моей чересчур легкомысленной старости, которая не помешала мне безумно влюбиться в хорошенького ученика гранвильской школы. Мое чувство к тебе сильнее материнского, но не менее целомудренно. Обстоятельства, которые ты скоро узнаешь, погасили в моем сердце последнюю искорку разожженных тобою страстей, и отныне единственное мое желание – чтобы однажды ты испытал толику счастья от обладания существом с душой Феи Хлебных Крошек и чертами Билкис; природа столь многообразна и прихотлива, что на свете случается и такое.
Я хотел упасть на колени; она удержала меня и. смахнув слезу своей длинной манжетой, сказала:
– Ладно-ладно! Из-за тебя я чуть не забыла отдать некоторые приказания насчет свадебного обеда, который, впрочем, будет сервирован всего на две персоны, ведь этот вечер нам с тобой подобает провести вдвоем. А ты покамест, – добавила она, приподняв шелковую портьеру, – прогуляйся по нашему саду. Он не слишком велик, как ты мог заметить еще снаружи, но устроен так искусно, что, гуляй по нему хоть целый день, ты никогда не окажешься дважды в одном и том же месте!
Портьера за мной закрылась, и, погруженный в грезы, я углубился в сад Феи Хлебных Крошек; я был так поглощен собственными мыслями, что поначалу вовсе не глядел по сторонам, однако число ветвившихся передо мною тропинок было так велико, что я побоялся заблудиться и решил впредь обращать на окружающую местность больше внимания. Прежде всего меня поразили восхитительно теплый воздух и на редкость чистое небо, какими я не наслаждался в Гриноке даже в самые прекрасные летние дни, ибо климат там холодный, а солнце блистает во всем своем великолепии не больше двух-трех недель в году; однако явление еще более удивительное заставило меня скоро позабыть о чудесах погоды; неведомо какое счастливое искусство – возможно, давняя искушенность во всех человеческих науках – помогло Фее Хлебных Крошек сделать так, что в ее волшебном саду прижились самые редкие растения тропиков и Востока. Тут были олеандры, усыпанные ярко-красными кимвалами, гранатовые деревья, покрытые пурпурными цветами апельсиновые деревья, ветви которых склонялись к земле под тяжестью серебряных цветов и золотых плодов, алоэ, стебли которых, гибкие и стройные, точно мачты корабля, увенчивались роскошными соцветиями, пальмы, верхушки которых раскрывались навстречу благоухающему ветру, словно зеленые веера. Между этими изысканными растениями – и тысячами других, чьи имена были мне толком не известны, текли под растрепанными балдахинами вавилонских ив бесчисленные прелестные ручейки, берега которых поросли самыми очаровательными цветами, какие только существуют в мире. Не подумайте, что песок, по которому эти ручейки стелились хрустальными лентами или ниспадали брильянтовым водопадом, был усыпан теми ровными мелкими камешками, что служат постелью нимфам. Нет, повсюду взор мой натыкался ни больше ни меньше – клянусь вам! – как на опалы с огненными переливами, аметисты, чистые, словно ясное небо, карбункулы, сверкавшие так же ослепительно, как те, что окружали портрет Билкис; тут только я понял, отчего Фея Хлебных Крошек обращала на них так мало внимания; впрочем, вполне естественно, что постичь это способен лишь тот, кто побывал в садах Феи Хлебных Крошек.
Позвольте мне упомянуть еще об одной пленительной черте сада, быть может безразличной большинству смертных, но особенно драгоценной для меня, памятующего о моих первых увлечениях и первых радостях. Вечная весна, царившая в саду Феи Хлебных Крошек, привлекла туда те элегантнейшие и любезнейшие создания, которые Господь еще не соизволил наделить душой; я говорю о великолепных бабочках, населяющих пустыни и ласкающих цветы обоих полушарий. Я знал их почти всех по описаниям, читанным в ранней юности, или по картинам, нарисованным художниками, но тут я впервые в жизни видел, как они сближаются и удаляются, преследуют друг друга, парят и кружатся в воздухе, шумно трепещут крыльями или уносятся вдаль, соперничая своей ослепительной расцветкой с венчиками в виде алых чаш, колоколов, шлемов, рожков, роз, звезд и солнц, которые свешивались кругом со всех ветвей. О божественная щедрость творения! О возвышенное очарование взора! Зрелище, достойное украсить сновидения великодушного человека, предававшегося перед сном добродетельным размышлениям!
Я провел бы так целый день без развлечений и без воспоминаний, если бы голос Феи Хлебных Крошек не позвал меня на наш скромный пир; к моему удивлению, оказалось, что я нахожусь совсем рядом с домом. Добрая старушка вышла встретить меня с факелом, и тут только я заметил, что наступил вечер и я уже давно черпаю пленительные впечатления из собственной фантазии, а не из чувственных ощущений.
Я возвратился в дом. Рядом с маленьким столиком, накрытым просто, но так опрятно, что один вид его пробуждал аппетит, пылал в камине чистый и яркий огонь, ибо, по мнению Феи Хлебных Крошек, к вечеру на дворе похолодало.
