Впрочем, может, они и правы… Роджер глянул через лобовое стекло на «Пидмонтский ездовой клуб». Его так и подмывало выскочить из машины и, потрясая кулаками, заявить о рождении новой эпохи, но он разрывался на две части. С одной стороны, он гордился этой молодежью на дороге, черными братьями и сестрами, которые решительно заявили свои права на улицы Атланты, на абсолютно все улицы, сделав это точно с такой же безудержной страстью, как и белые студенты. Однако в то же время внутренний голос шептал: «Если вы, ребята, разъезжаете на „БМВ“, „камаро“, „гео“, „хаммерах“, — (а впереди, машины через четыре-пять, как раз стоял „хаммер“, один из этих монстров), — неужели вы не можете додуматься до чего-нибудь более достойного, показать настоящий класс?»
Роджер повернулся еще раз глянуть на уличные танцы чернокожей девицы…
«Ничего себе!»
Он глазам своим не поверил: девица отплясывала на крыше авто, причем, совершенно свободно, как будто это был танцпол на крыше какого-нибудь «Спортсмен-клуба» в центре города. К неуклюжему бойфренду девицы прибавилась целая толпа парней, этих питомцев колледжей, jeunesse doree
[6]
черной Америки, в прикидах шпаны из гетто; они прыгали вокруг девицы как сумасшедшие, скалились и вопили: «Давай сними! Давай сними! Давай сними!»
«Двигай булками!»
А эта красивая, изящная штучка, дочка богатеньких родителей, забавлялась: виляя задом и выпячивая груди, она распаляла толпу. Она трогала молнию на джинсах — вот-вот расстегнет — и похотливо улыбалась.
«Давай сними! Давай сними! Давай сними!»
Вокруг «камаро» бесновались парней тридцать, заведенные, они сходили с ума от нетерпения. Кое-кто совал девице деньги. Она смотрела на них сладострастно и в то же время презрительно, продолжая помахивать бедрами.
У Роджера Белого бешено колотилось сердце: он и боялся возможных последствий этой выходки, и… почувствовал толчок в штанах — нечасто увидишь такое возбуждающее зрелище… Роджер и боялся, что сейчас она… и в то же время хотел…
Вдруг эта Цирцея, эта золотистая дочь преуспевающей четы современных чернокожих, вытянула руку, показывая вверх, и усмехнулась.
Одурманенные парни, оглушенные и изумленные, повернули головы. Теперь все они, не исключая и толстого, неуклюжего наследника луисвильской компании, смотрели вверх, послушные воле Цирцеи. Сверху, с террасы «Пидмонтского ездового клуба», на них пялились белые. Черные парни и девчонки, все, сколько их было на улице, захохотали и заулюлюкали.
«Двигай булками!»
Повернувшись в сторону клуба, они принялись извиваться посреди моря сияющих дорогих машин, виляя бедрами и выбрасывая вперед локти, а на крыше «камаро» отплясывала под рэп чернокожая красотка, повелительница всей этой толпы. Знают ли они, что перед ними «Пидмонтский ездовой клуб», слышали ли вообще о таком? «Да откуда, — решил Роджер Белый. — Просто увидели горстку обескураженных белых в вечерних костюмах». Уличный танец обернулся насмешкой: «Хотите узнать, что такое Фрикник? Так мы покажем! Смотрите, как мы отрываемся! Смотрите, какие мы классные! А вам, развалинам, слабо?»
Я ей вставлю свой здоровый!
Двадцатисантиметровый! —
загрохотала из «Камаро» очередная рэпперская песня.
Эй, подруга, ерунду не морозь!
Резче! Резче! Ляжки врозь!
Выпускай птичку, доставай из кармашка,
Давай, детка, я не промажу!
Шок-шоколадная Мекка! У-у-у!
Шок-шоколадная Мекка! У-у-у!
Шок-шоколадная Мекка! У-у-у!
Шок-шоколадная Мекка! У-у-у!
С каждым «шок» черная красотка на крыше «камаро» поддавала бедрами в одну сторону, с каждым «у-у-у!» — в другую. Тут же все начали повторять за ней, хохоча над белыми, которые стояли на террасе точно громом пораженные.
Шоколадная Мекка! У-у-у!
Шоколадная Мекка! У-у-у!
Шоколадная Мекка! У-у-у!
Вдруг толстый парень, будущий наследник компании, перестал танцевать, развернулся и встал напротив дверцы автомобиля, возле переднего пассажирского сиденья «камаро». Что это он затеял? Видимо, черной красотке тоже стало любопытно — она перестала танцевать и глянула вниз, на парня. Парень стоял так близко к машине, что видна была только его спина — казалось, он возится с ширинкой джинсов. У Роджера Белого мелькнула страшная догадка — неужели он сделает это… прямо посреди Пидмонт-авеню? Парень полез под длинную, широкую футболку, взялся за пояс джинсов и рывком сдернул их вместе с трусами до колен, наклонившись и выставив огромную, жирную голую задницу.
Черная красотка взвизгнула от восторга и захохотала. Парни и девчонки по всей улице завизжали и загоготали.
«Голая жопа!»
«Голая жопа!»
Парень показал задницу самому «Пидмонтскому ездовому клубу»!
Роджер Белый, запертый в своем шикарном «лексусе», облаченный в сшитый на заказ костюм за две тысячи восемьсот долларов, в рубашку за сто двадцать пять и в шелковый галстук, ужаснулся. Ему так и хотелось крикнуть: «Братья! Сестры! Неужели ради этого вы стали jeunesse doree черной Америки? Неужели ради этого сравнялись с белыми в образовании и карьере? Неужели ради этого ваши родители с таким трудом зарабатывали деньги? Неужели ради этого отправили вас в колледжи? Чтобы вы, братья, поступали вот так? Напяливали на себя обноски, хрюкали и визжали, как свиньи, превращали свою прекрасную сестру в уличную девку? А вы, сестры… почему вы позволяете такое? Вы, подлинные цветки африканской Америки… почему разрешаете братьям превращать себя в шаблонных девиц из видеоклипов, скачущих под хип-хоп? Почему миритесь с таким неуважением к женщине? Почему не просите, не требуете для себя любви, восхищения, уважения, которое заслуживаете? Братья и сестры, прислушайтесь к моим…»
И в то же время ниже пояса в нем бурлили совсем другие чувства. Глубоко внутри он испытал… возбуждение. Эти братья и сестры, такие юные, свободные, ничем не скованные и опьяняюще бесстрашные, у порога самого «Пидмонтского ездового клуба»…
«Ох, Господи, Господи, что же это?..» «О, шоколадная Мекка!»
Движение каким-то чудом возобновилось, парни и девицы быстро попрыгали в свои авто, и машины снова поползли по Пидмонт-авеню. Однако это ничуть не испортило веселья — черная красотка успела посмеяться над этими важными индюками в смокингах. Она скользнула на сиденье «камаро» рядом с довольным толстяком, виновником всеобщего хохота, как раз вовремя — когда рассосавшаяся, наконец, пробка положила веселью конец.
У Роджера Белого все еще колотилось сердце — от страха перед возможными последствиями этой выходки и от возбуждения, которое заставило его, примерного семьянина и гражданина, взглянуть на себя совсем другими глазами. Однако он справился с эмоциями и, отделившись от общего потока, свернул на Монингсайд-драйв.
