Кроме упомянутых предметов мебели, в комнате Еноха имелся умывальник. Он состоял из трех секций и возвышался на шестидюймовых птичьих лапах. Лапы были когтистыми, каждая опиралась на небольшое пушечное ядро. Нижняя часть умывальника представляла собой похожий на дарохранительницу ящик для помойного ведра. Самого ведра у Еноха не было; но, поскольку он с уважением относился к назначению вещей, а правильную вещь поставить туда не мог, он просто оставил ящик пустым. Над ящиком для сокровищ возвышалась серая мраморная плита, увенчанная деревянной гирляндой: ленты, сердца и цветы переходили в распростертые по бокам орлиные крылья. Посередине, как раз на уровне лица Еноха, когда он подходил к умывальнику, находилось овальное зеркальце. Деревянная рама заканчивалась рогатым шлемом с короной, подтверждая, что художник не утратил веру в свою работу.
Енох был убежден, что эта вещь и является центром комнаты и больше всего связывает его с неведомым. Не раз после плотного ужина ему снилось, что он забирается в ящик и вершит там загадочные ритуалы и таинства, однако по утрам оставались лишь самые смутные воспоминания. И теперь, во время уборки, он прежде всего думал именно об умывальнике, но, как обычно, начал с самой неважной вещи и только постепенно приближался к центру, содержавшему смысл. Так что, прежде чем прикоснуться к умывальнику, он решил заняться висевшими в комнате картинами.
Картин было три: одна принадлежала хозяйке (совершенно слепой, но превосходно ориентировавшейся по запахам), и две Еноху. Хозяйкина картина изображала коричневого лося, стоящего в маленьком озерце. Самодовольное выражение на морде лося казалось Еноху настолько невыносимым, что если бы не страх перед животным, он давно бы уже что-нибудь сделал. Чем бы он ни занимался в комнате, за всем наблюдала надменная морда, которую нельзя было ни шокировать, потому что она ничего хорошего и не ожидала, ни развеселить, поскольку ни в чем она не находила ничего смешного. Более мерзкого соседа невозможно было придумать. Про себя Енох крайне нелестно отзывался о лосе, но высказывать претензии вслух опасался. Лось висел в массивной коричневой раме с резными листьями, что прибавляло ему веса и надменности. Енох был уверен, что пришло время что-то предпринять; он не знал, что должно произойти в его комнате, но когда это случится, не нужно, чтобы возникло подозрение, будто всем тут командует лось. Решение созрело неожиданно: интуиция подсказала Еноху, что снять с лося раму — все равно, что содрать одежду (которой, впрочем, и так не было). И верно: без рамы лось выглядел столь жалко, что Енох лишь удостоил его презрительным смешком.
Насладившись успехом, он занялся другими картинами. Это были рекламные календари: один — от похоронного дома «Вершина холма», другой — от Американской компании резиновых покрышек. На первой малыш в синих тапочках «Доктор Дентон» стоял на коленях перед кроваткой, говоря «Благослови папочку», а в окно заглядывала луна. Это была любимая картина Еноха, и он повесил ее над кроватью. Вторая изображала даму с шиной в руках и висела как раз напротив лося. Енох оставил ее на том же месте, уверенный, что лось только делает вид будто ее не видит. Закончив с картинами, Енох спустился в лавку и купил ситцевые занавески, банку золотой краски и кисть, потратив все сэкономленные деньги.
То, что на эти покупки ушли все сбережения, стало для Еноха неприятной неожиданностью: он надеялся, что ему хватит еще на новую одежду. По дороге домой он еще не знал, зачем нужна краска, но, вернувшись, сел на пол возле умывальника, открыл ящик для помойного ведра и выкрасил его изнутри золотом. Только теперь он понял, что ящик нужен для чего-то.
Енох никогда не требовал, чтобы кровь сообщала ему что-то раньше времени. Он был не из тех людей, которые хватаются за первое, что подвернется под руку, и торопятся, придумывая всякие глупости. В таких серьезных делах, как это, он предпочитал дождаться полной уверенности — и на сей раз тоже ждал, убежденный: через несколько дней все станет ясно. Примерно с неделю его кровь тайком совещалась сама с собой, изредка делая перерыв, чтобы отдать Еноху какой-нибудь приказ.
В понедельник на следующей неделе он проснулся с твердой уверенностью, что настал день, когда ему откроется все. Кровь металась, точно хозяйка, наводящая порядок после прихода гостей, сам же он был угрюм и непокорен. Когда Енох понял, что долгожданный день настал, он решил вообще не вставать с постели. Он не хотел оправдывать кровь своего отца, не хотел выполнять непонятные и опасные приказы.
Разумеется, подобного поведения его кровь не потерпела. Уже в половине десятого, опоздав всего на полчаса, Енох появился в зоопарке. Стоя на страже у ворот, он не думал о службе, а пытался угнаться за своей кровью, словно мальчишка с ведром и шваброй, размазывающий грязь то в одном, то в другом месте, ни секунды не отдыхая. Стоило появиться сменщику, Енох сразу же отправился в город.
Идти туда ему совершенно не хотелось, потому что там могло случиться что угодно. Все время, пока его разум метался за кровью, Енох пытался убедить себя, что сейчас вернется домой и ляжет спать.
К тому времени, когда он очутился в центре делового квартала, он уже был так измучен, что пришлось прислониться к витрине магазина «Уоллгринз» и немножко
остыть. По спине струился пот, между лопатками чесалось, так что через несколько минут Енох вошел в стеклянную дверь и двинулся мимо будильников, одеколонов, конфет, гигиенических прокладок, авторучек и карманных фонариков всех цветов и размеров. Он понял, что идет на тихое урчание из ниши, в которой находилась дверь в закусочную. Звук издавал желто-голубой автомат из стекла и стали, отрыгивающий воздушную кукурузу в котел с маслом и солью. Енох подошел к автомату, по пути доставая кошелек и пересчитывая деньги. Кошельком ему служил длинный мешочек серой кожи, перетянутый тесемкой. В свое время он стащил его у отца, и теперь свято хранил, потому что это была единственная вещь (кроме него самого, разумеется), которую держал в руках отец. Енох отсчитал десять центов и протянул их обслуживавшему автомат бледному парню в фартуке. Не спуская глаз с кошелька, парень проворно наполнил белый бумажный пакет кукурузой. В другой раз Енох обязательно попытался бы завязать с ним знакомство, но сейчас был слишком занят и даже не стал его разглядывать. Он взял сверток и принялся запихивать кошелек обратно. Парень проследил за его действиями.
— Ну и штука у тебя — как свиной пузырь, — изрек он завистливо.
— Я спешу, — пробормотал Енох и пошел в закусочную. Внутри он зачем-то добрался до самого дальнего конца,
потом по другому проходу вернулся, показывая человеку, который, возможно, его ожидает, что он уже на месте. Возле стойки помедлил, раздумывая, не стоит ли сесть и перекусить. Стойка была покрыта розово-зеленым линолеумом под мрамор, за ней стояла рыжеволосая женщина в зеленой форме и розовом переднике. Зеленые глаза с розоватыми белками хорошо сочетались с висящей за ее спиной рекламой «Лимонно-вишневого сюрприза», который сегодня продавался со скидкой и стоил десять центов. Женщина подошла к Еноху, разглядывавшему рекламу над ее головой. В ожидании она опустила на стойку грудь, окружив ее руками. Енох никак не мог решить, что именно попросить; наконец она сама запустила руку под стойку и поставила перед ним стакан «Лимонно-вишневого сюрприза».
