Шепард оглянулся на сына. Тот сидел на полу, привалясь к сундуку, стреноженный — нашел веревку и обмотался ею от лодыжек до колен. Казалось, он где-то далеко, словно Шепард смотрел на него в телескоп не с того конца. Его пришлось разок выпороть после того, как у них поселился Джонсон, правда только раз, в первый вечер, когда мальчик догадался, что чужой уляжется спать на кровать его матери. Шепард в принципе не признавал порки, тем более под горячую руку. А тут и выпорол, и сгоряча, и отлично подействовало. С тех пор с Нортоном никаких хлопот.
Нельзя сказать, чтобы мальчик проявил готовность всем делиться с Джонсоном, но, видно, принял его как неизбежное зло. С утра Шепард выдавал им денег на завтрак в кафетерии и выпроваживал в детский плавательный бассейн, напомнив, чтобы днем они приходили в парк смотреть, как тренируется его бейсбольная команда. Каждый день они брели к нему по парку, вразвалку, молча, погруженные каждый в свои мысли, как бы не замечая присутствия друг друга. Спасибо, хоть не затевали драк.
К телескопу Нортон не проявил никакого интереса.
— Вставай, Нортон, посмотри в телескоп, неужели не хочется? — сказал Шепард. Никаких признаков любознательности у мальчика, до чего это раздражает. — А то обставит тебя Руфус по всем статьям.
Нортон вяло приподнялся и перевел взгляд на спину Джонсона.
Тот обернулся. Он заметно пополнел. Впалые щеки округлились, и волчье, неистовое выражение отступило в тень глазниц, таясь от Шепардовой доброты.
— Не трать попусту свое драгоценное время, старик, — сказал он. — Эка невидаль, Луна.
Забавны эти его неожиданные выверты. Стоит мальчишке заподозрить, что его намерены просвещать, как он становится на дыбы и разыгрывает полное безразличие, а самому до смерти интересно. Только Шепарда не так-то легко провести. Исподволь Джонсон усваивает то, что ему хотят внушить: его покровителя не задевают уколы и шпильки, ни одна стрела не пробьет брешь в броне доброты и долготерпения.
— А что, если когда-нибудь ты сам полетишь на Луну, — сказал Шепард. — Пройдет лет десять, и люди будут, вероятно, летать туда и обратно по твердому расписанию. Ведь вы, ребята, чего доброго, станете звездолетчиками. Первопроходцами космоса!
— Первопроходимцами, — сказал Джонсон.
— Проходцами или проходимцами, не знаю,— сказал Шепард,— а вот что ты, Руфус Джонсон, отправишься на Луну — это вполне вероятно.
Что-то шевельнулось на дне немигающих глаз. Сегодня Джонсон с утра был не в духе.
— Живьем до Луны не доберешься, — сказал он, — а помру, так отправлюсь в ад.
— До Луны по крайней мере добраться можно, — сказал Шепард. Лучшее в подобных случаях — беззлобная шутка. — Ее хоть видно. Известно, что она есть. Насчет того, есть ли ад, достоверных сведений пока не имеется.
— В Библии имеются, — глухо сказал Джонсон. — Если после смерти туда попадешь, будешь гореть в вечном пламени.
Нортон подался вперед.
— Кто говорит, что ада нет, тот перечит слову Христа, — сказал Джонсон. — Мертвых судят, и грешников ждет проклятье. И будет плач и скрежет зубов в геенне огненной, — продолжал он, — и мрак тьмы навеки.
У мальчика открылся рот. Глаза словно сразу запали.
— И царствует там сатана, — сказал Джонсон. Нортон кое-как поднялся на опутанные ноги и неловко шагнул к Шепарду.
— И она там? — громко сказал он. — И ее там жгут? — Он сбросил с ног веревку. — Она тоже в геенне огненной?
— Вот несчастье,— вырвалось у Шепарда.— Да нет же, — сказал он. — Ничего похожего, Руфус ошибается. Нигде твоей мамы нет. Никто ее не мучает. Ее просто нет больше.
Как облегчил бы он свою участь, сказав Нортону после смерти жены, что она вознеслась на небеса и когда-нибудь мальчик с ней свидится, но разве он смел растить сына, пичкая его ложью?
Лицо у Нортона стало подергиваться. На подбородке вспух желвак.
— Послушай меня, — поспешно сказал Шепард и притянул мальчика к себе. — Дух твоей матери продолжает жить в других и в тебе тоже, только надо быть хорошим и добрым, как она.
В блеклом мальчишеском взгляде стыло неверие. Жалость Шепарда как рукой сняло. Значит, лучше пусть будет в аду, лишь бы где-то была.
— Попробуй понять, — сказал он. — Ее не существует. — Он положил руку на плечо сына. — Это правда, — негромко, ожесточаясь уже, сказал он, — то единственное, что ты можешь от меня получить.
Но мальчик не заревел, он вывернулся из-под отцовской ладони и схватил Джонсона за рукав.
— Там она, Руфус? — сказал он. — Она там горит? У Джонсона сверкнули глаза.
— Если она грешница, то да, — сказал он. — Была она, к примеру, блудницей?
— Никакой блудницей твоя мать не была, — отчеканил Шепард. У него появилось такое ощущение, будто он ведет машину без тормозов. — Ну, хватит ерунды. Итак, вернемся к Луне.
— В Иисуса Христа она верила? — спросил Джонсон. Нортон смешался.
— Да, — сказал он не сразу, сообразив, по-видимому, какой требуется ответ. — Верила. Еще как.
— Неправда же, — негромко вставил Шепард.
— Нет, верила, — сказал Нортон. — Я сам слышал, она говорила. Еще как верила.
— Значит, ее ждет спасение, — сказал Джонсон. Мальчика все еще что-то смущало.
— Где ждет? — сказал он. — Где она сейчас?
— В горних высях, — сказал Джонсон.
— Это где? — выдохнул Нортон.
— На небесах где-то, — сказал Джонсон. — Только туда не попасть иначе, как после смерти. На космическом корабле не долетишь. — Из глаз его исходил сейчас хищный блеск — так луч прожектора мертвой хваткой держит свою мишень.
— Человек достигнет Луны,— с мрачным упорством сказал Шепард, — как миллиарды и миллиарды лет назад выбрался на сушу первообитатель вод. У него не было земного скафандра. Ему пришлось выращивать нужные приспособления в самом себе. Так у него развились легкие.
— Я, когда умру, попаду в ад или туда, где она? — спросил Нортон.
— Умер бы сейчас, попал бы к ней, — сказал Джонсон, — а поживешь подольше, угодишь в ад.
Шепард решительно встал и взял фонарь.
— Руфус, закрывай окно,— сказал он.— Пора идти спать.
Спускаясь по чердачной лестнице, он слышал, как у него за спиной Джонсон сказал громким шепотом:
— Я тебе, старик, завтра все растолкую, дай только сам уберется из дому.
Назавтра, когда мальчики пришли в спортивный городок, Шепард наблюдал, как они появились из-за трибун и двинулись в обход по краю бейсбольного поля. Положив Нортону руку на плечо, Джонсон пригнулся к его уху, а тот слушал с выражением глубокого доверия, так, будто перед ним забрезжил свет. Шепард досадливо поморщился. Стало быть, Джонсон придумал новый способ его донимать. Но его не проймешь. Нортон особенно не пострадает, все равно умишком не вышел. Шепард взглянул на сосредоточенную и такую обыкновенную рожицу сына. Стоит ли тащить его к высотам? Рай и ад существуют для посредственностей, а уж если кто посредственный, так это Нортон.
