– Господин и госпожа Минами, – сказал Кабураги.
Они стояли среди столпившихся у порога людей, оглядывая холл.
– Это я их пригласила, – пояснила его жена.
Ясуко шла первой, когда они стали пробираться через толпу, и первой подошла к столу. Госпожа Кабураги поприветствовала их. Общаясь с Юити без Ясуко, она чувствовала к ней ревность. Почему ей дышалось легче, когда рядом с ним стояла Ясуко, госпожа Кабураги не могла объяснить.
Мельком взглянув на Юити, она указала Ясуко на стул рядом с собой и похвалила её очаровательный наряд.
Ясуко задешево достала импортную ткань через отдел закупок универмага отца и заранее сделала заказ для своего осеннего гардероба. Её вечернее платье было из тафты цвета слоновой кости. Блестки на пышной юбке из жесткой, холодной, тяжелой материи при изменяющемся освещении образовывали серебряные одинаково продолговатые мелкие глазки. Цветовое пятно создавала орхидея, приколотая к лифу. Светло-желтая с розовым и пурпурным серединка, окруженная фиолетовыми лепестками, придавала кокетство и скромность, присущие представителям семейства орхидей. От ожерелья Ясуко, от её свободных длиной до локтя сиреневых перчаток, от орхидеи на лифе распространялся чарующий аромат духов, напоминающий свежесть воздуха после дождя.
Юити был потрясен тем, что госпожа Кабураги ни разу на него не взглянула. Он поздоровался с князем. Князь, глаза которого были на удивление светлыми для японца, поздоровался с Юити официально, будто на смотре войск.
Заиграла музыка. За столом не хватило стульев, и естественно, Юити остался стоять, потягивая из высокого стакана виски с содовой и льдом, заказанные для него Кабураги. Обе женщины пили шоколадный коктейль.
Музыка, хлынувшая из танцевального зала, подобно туману заполнила собой все комнаты, заставив смолкнуть разговоры присутствующих. Некоторое время все четверо ничего не говорили. Неожиданно госпожа Кабураги встала:
– О, простите, только вам пришлось здесь стоять. Потанцуем?
Князь Кабураги безразлично покачал головой. Он удивился подобному предложению жены. Они никогда не танцевали на таких вечерах.
Её приглашение явно было обращено к мужу, но он, само собой разумеется, отказался. И Юити предположил, что госпожа Кабураги определенно предвидела этот отказ. Разве он не должен из вежливости тотчас же пригласить её на танец? Было ясно, что танцевать она хотела именно с ним. В смущении Юити посмотрел на Ясуко. Её решение было вежливым, но детским:
– Давай мы потанцуем.
Ясуко улыбнулась госпоже Кабураги, положила сумочку на стул и встала. Юити повернулся к стулу, рядом с которым стояла госпожа Кабураги, и без всякой на то причины взялся за его спинку обеими руками. Госпожа Кабураги снова села и спиной слегка придавила кончики его пальцев и таким образом задержала его на мгновение за спинкой своего стула. Ясуко этого не заметила.
Они направились к танцевальной площадке.
– Госпожа Кабураги в последнее время изменилась. Она никогда не была такой подавленной, – заметила Ясуко.
Юити промолчал. Он знал, что госпожа Кабураги издалека наблюдает, как он танцует, словно следует за ним по пятам, точно так же, как однажды уже было в баре.
Юити проявлял большую осторожность, чтобы не раздавить орхидею, и они танцевали, несколько отстранившись друг от друга. Ясуко чувствовала в этом собственную вину, Юити же был благодарен за такое препятствие. Однако, подумал он, с какой радостью мужчина раздавил бы этот дорогостоящий цветок своей грудью. Если поступок, совершенный без страсти, стоит так мало, следует ли ему сдерживаться из ложного опасения, чтобы люди, наблюдающие за ним, смогли считать его благопристойным и экономным? Раздавить этот цветок, когда не чувствуешь страсти, – каким сводом законов это запрещено? Пока он размышлял, прекрасный, восхитительный цветок гордо стоял между ними, и жестокая идея разрушения выросла в чувство долга.
В центре танцевальной площадки было чрезвычайно оживленно. Многочисленные влюбленные горели желанием оказаться друг к другу как можно ближе под предлогом, что делают это невольно, из-за толкотни, возникшей по мере того, как прибывали желающие потанцевать. Как пловец, разрезающий воду грудью, Юити крепко прижался к цветку Ясуко во время chasse
[36]
. Ясуко нервно отодвинулась, чтобы спасти орхидею. Такое естественное поведение женщины, предпочитающей красоту цветка танцу и крепким объятиям мужа, все упростило для Юити.
Юити, однако, был целиком поглощен желанием сыграть роль страстного мужа. Темп музыки все возрастал, и молодой человек, мысли которого были заняты коварным, безрассудным намерением, крепко прижал жену к себе. Ясуко не успела воспротивиться. Безжалостно смятая орхидея поникла.
Порыв Юити произвел должный эффект. Она осуждающе посмотрела на мужа, но, как солдат, демонстрирующий всем свои медали, выставила напоказ сломанный цветок, когда шла к столику походкой маленькой девочки.
Ясуко надеялась, что ей скажут: «О, твоя орхидея испорчена в первом же танце!»
Когда они вернулись к столу, госпожа Кабураги смеялась и болтала с несколькими приятелями, окружившими её. Князь зевал и молча пил. Госпожа Кабураги не обмолвилась и словом, хотя определенно заметила смятый цветок. Она затянулась длинной женской сигаретой и изучающе рассматривала смятую орхидею, свисающую с груди Ясуко.
Пригласив на танец госпожу Кабураги, Юити сказал искренно и с горячностью:
– Спасибо вам за билеты. В письме не было сказано иначе, поэтому я пришёл с женой. Надеюсь, я поступил правильно?
Госпожа Кабураги уклонилась от ответа.
– Действительно, «с женой». Потрясающе! Разве так выражаются?! Почему бы не сказать «с Ясуко»?
Юити был шокирован тем, что она назвала его жену по имени, но не знал, что из этого следует.
Госпожа Кабураги еще раз убедилась в умении Юити танцевать легко и непринужденно. Что за наваждение эта надменность молодости, которую каждое мгновение она находила всё привлекательнее? А не была ли его искренность своего рода развязностью?
«Обыкновенный светский мужчина, – размышляла она, – привлекает женщину текстом на странице. Этот молодой человек привлекает своими чистыми полями. Интересно, откуда он узнал этот приём?»
Через некоторое время Юити спросил, почему в письмо были вложены пустые листы. Наивность его вопроса теперь вызвала смущение у неё.
– Просто так. Мне было лень писать, ведь набралось бы двенадцать или тринадцать страниц того, что я хотела бы тебе сказать.
Юити почувствовал, что её бесстрастный ответ лишь отговорка.
На самом же деле его беспокоило то, что письмо пришло на восьмой день. Предельный срок в одну неделю, о котором упомянул Сунсукэ, должен был считаться либо признаком успеха, либо провала в этом испытании. В конце седьмого дня, когда ничего не произошло, его самолюбие было сильно задето. Уверенность в себе, которую Юити обрел при поддержке Сунсукэ, оставила его. Хотя он определенно не мог её любить, никогда прежде он не хотел так сильно, чтобы его полюбили. В тот день Юити почти уверился, что влюблен в госпожу Кабураги.
