– Что ты имеешь в виду? – спросил он, оскорбившись. – Если бы я не любил молодежь, зачем бы я стал утруждать свои старые кости тем, что притащился сюда?
– Все равно вы не любите молодость, – снова убежденно повторил Юити.
– Молодость, которая некрасива. Сочетание слов «красивая молодость» есть досадная подтасовка. Моя молодость была безобразной. Ты и представить себе не можешь. Я провел всю свою юность, желая родиться заново.
– Я тоже.
– Ты не должен так говорить. Когда ты так говоришь, то нарушаешь табу или что-то в этом роде. Твоя судьба – никогда не высказывать подобного. Надеюсь, я не доставил тебе неприятностей с этим иностранцем, что так внезапно ушёл оттуда.
– Вовсе нет, – беспечно ответил юноша.
Время близилось к семи. Улица в это время собирала многочисленные толпы народу. Вечер был туманным, и очертания далеких магазинов походили на литографию, выполненную на медной пластинке. Запах сумеречной улицы назойливо щекотал ноздри. Было лучшее время года для возбуждения тонкого обоняния. Запахи фруктов, лепешек, только что отпечатанных книг, вечерних газет, кухонь, кофе, гуталина, бензина и маринада смешивались и создавали полупрозрачную картину деловой жизни улицы. Грохот поезда наземного метро вмешивался в их разговор.
– Вот обувной магазин, – сказал Сунсукэ, указывая на ярко украшенную витрину. – Это дорогой магазин, называется «Кирия»
[51]
. Сегодня вечером этот магазин получит готовые танцевальные туфли, которые заказала Кёко. Она придет за ними в семь. Я хочу, чтобы ты в это время прогуливался там, рассматривая мужскую обувь. Кёко на удивление пунктуальная женщина. Когда она придет, сделай удивленный вид и скажи: «О-о-о!» Потом пригласи её на чай. Об остальном она позаботится сама.
– А вы?
– Я буду пить чай в ресторанчике вон там, – сказал старик.
Юити недоумевал: какого странного, ограниченного и извращенного мнения придерживался этот старик о молодости. Он полагал, что это исходит от того, что его собственная юность была такой же безотрадной. Все эти мысли будоражили его голову, пока он расхаживал, выжидая время, когда Кёко должна прийти в обувной магазин. Вскоре он перестал думать об этом, так как к нему это не имело никакого отношения. Он уже был рабом привычки принимать во внимание собственную красоту по любому случаю.
Глава 10.
СЛУЧАЙНОСТЬ, НЕСЛУЧАЙНАЯ И СЛУЧАЙНАЯ
За последние двадцать четыре часа Кёко Ходака ни о чем не могла думать, кроме своих туфелек для танцев цвета ликера «Шартрез». Больше ничего в мире не имело для неё значения. Любой сторонний наблюдатель решил бы, что Кёко определенно не коснулись удары судьбы. Подобно человеку, который задумал утопиться в соленом озере, а потом оказался вытолкнутым на поверхность и спасенным, вопреки его намерениям, Кёко никогда ни при каких обстоятельствах не погружалась в глубину своих эмоций. По этой причине, хотя её радостное расположение духа было инстинктивным, казалось, что оно навязано ей сознательным благоразумием.
Временами, когда Кёко пребывала в возбужденном состоянии, твердая рука её мужа всегда виднелась на заднем плане, гася эти неестественные страсти. Действительно, она была похожа на хорошо выдрессированную собаку. Эти впечатления придавали её природной красоте вид удивительного цветка, старательно сделанного человеческими руками.
Муж Кёко устал от полного отсутствия искренности. Желая усилить жар страсти своей жены, он прибегал к разнообразным любовным приёмам. Чтобы заставить её быть серьезной, он изображал донжуана, идя во многом против собственных склонностей. Кёко часто плакала. Однако её слезы были просто водой. Начните говорить о чем-то серьезном – и Кёко захихикает, словно её щекотали. Точно так же ей сильно недоставало рассудительности и юмора, которые могли искупить избыток её женственности.
Если в постели утром десять великих идей приходили на ум Кёко, к вечеру она не могла вспомнить ни одну из них. Её планы сменить картину в гостиной могли быть, таким образом, отложены на десять дней. Немногочисленные мысли порой случайно застревали у неё в голове, но приходилось ждать до тех пор, пока они не превратятся в раздражающую досаду, прежде чем она успеет передумать.
Иногда на веках её глаз появлялась дополнительная складочка. Муж не выносил, когда видел это, поскольку становилось ужасающе очевидным, что в такие моменты в голове у неё не было ни одной мысли.
В тот день Кёко прошлась по ближайшим магазинам за покупками с бывшей служанкой. Днем она развлекала двух кузин своего мужа. Кузины играли на пианино, а Кёко просто сидела и даже не слушала. Когда музицирование закончилось, она поаплодировала и раздала чрезмерные похвалы. Затем они поболтали о неком магазинчике в районе Гиндзы, где продавали дешевые и вкусные европейские сладости, и о том, что часики, которые одна из них купила на доллары, продавались по цене втрое дороже в одном из магазинов в Гиндзе. Потом они поговорили о тканях, которые подготавливали к зиме, а после этого перешли к роману-бестселлеру. Затем был выдвинут справедливый аргумент, что романы дешевле европейских тканей потому, что они не изнашиваются. В это время Кёко думала только о своих новых туфельках для танцев, но кузины, заметив её рассеянность, решили, что она, должно быть, влюблена. Однако было сомнительно, чтобы Кёко была способна любить кого-то больше, чем она любила свои туфли для танцев.
По этой причине, несмотря на ожидания Сунсукэ, Кёко совершенно забыла о красивом юноше, который так настойчиво старался обратить на себя её внимание на последнем балу. Когда Кёко лицом к лицу столкнулась с Юити по пути в магазин, голова её была занята мыслью, что она скоро увидит свои туфли. Она не слишком удивилась, случайно столкнувшись с ним, и небрежно его поприветствовала.
Юити неожиданно понял всю низость той роли, которую он играл. Он решил было уйти, но гнев на некоторое время задержал его. Он ненавидел эту женщину. Он даже забыл о своей ненависти к Сунсукэ. Он беззаботно насвистывал, когда вошел внутрь и рассматривал витрины. В свисте слышалось разочарование. Время от времени его взгляд обращался к женщине позади него, примеряющей туфли, и, когда он смотрел на неё, в нём зарождался темный дух соперничества.
«Хорошо же! Я действительно сделаю эту женщину несчастной!»
Фасон туфель для танцев был как раз таким, какой требовала Кёко. Она велела продавцу завернуть туфли. Её нервное возбуждение медленно спадало.
Кёко повернулась и улыбнулась. Тут она впервые заметила присутствие одинокого красивого юноши.
Этим вечером, вне всяких сомнений, удача предоставила ей счастливый билет. Хотя не в её привычках было раздавать приглашения малознакомым мужчинам, она подошла к Юити и очень вежливо предложила:
– Не хотите ли зайти куда-нибудь на чашку чая?
Юити молча кивнул.
Уже перевалило за семь, и многие небольшие заведения закрылись. Чайная, где сидел Сунсукэ, все еще была ярко освещена. Когда они проходили мимо, Кёко хотела было войти, но Юити увел её оттуда. Миновав пару местечек с опущенными занавесками, они, наконец, подошли к чайной, которая, по-видимому, была еще открыта.
