— Тебя зовут Хацуэ?
Девушка кивнула. И только спустя некоторое время на ее лице отразилось удивление: «Откуда этому парню известно мое имя?» Но она, кажется, вспомнила юношу, его серьезные черные глаза, пристальный взгляд…
— Не ты ли это плакала?
— Я.
— А чего плакала?
Синдзи спрашивал, словно полицейский.
Вопреки его опасениям девушка торопливо заговорила. Она объяснила, что жена смотрителя по просьбе деревенских девушек открыла кружок по этикету. А она пошла сегодня на первое занятие, но решила сократить путь, стала подниматься на гору Ураяма, подвернула ногу и вдобавок ко всем неприятностям заблудилась.
На их головы упала тень птицы. Сокол-сапсан. Синдзи решил, что это добрая примета. Через некоторое время к нему вернулось мужское самообладание, а язык, застрявший во рту узлом, развязался. Дорога домой лежала мимо маяка, и он предложил девушке проводить ее. Та улыбнулась, не подумав даже вытереть слезы. Ее лицо просветлело, словно небо после дождя.
На Хацуэ были черные шерстяные штаны, красный свитер, красные бархатные таби и гэта. Девушка и юноша поднялись наверх, подошли к бетонному краю крыши. Глядя на море, девушка спросила:
— Что это за здание?
Синдзи остановился поодаль, облокотившись на парапет.
— Это наблюдательный пункт. Отсюда солдаты следили за тем, куда летят снаряды, — пояснил он.
С южной стороны острова было безветренно — мешали горы. Тихий океан, купавшийся в лучах солнца, лежал как на ладони. Над обрывом росли сосны, под ними выступали белые скальные отроги. Прибрежные воды из-за бурых водорослей казались темными. Бурные волны взметали белые брызги вокруг высокой скалы. Синдзи показал на нее пальцем и сказал:
— Вон там Черный остров. Смотри, как волны уносят инспектора Судзуки! Он всегда там рыбачит.
Синдзи был необыкновенно счастлив — с минуты на минуту ему предстоит провожать девушку до самого дома смотрителя. Всем своим нутром он ощущал, как приближается это мгновение.
— Ну, я пойду, пожалуй, — сказала девушка.
Синдзи, не обронив ни слова, с изумлением посмотрел на Хацуэ. На ее красном свитере наискось через всю грудь красовалась черная полоса. Хацуэ ее тоже заметила: грязную полосу оставил бетонный парапет. Склонив голову, она похлопала по свитеру ладонью. Синдзи с восторгом наблюдал за ее движениями. Казалось, колышутся не девические груди, а забавляются друг с другом два маленьких зверька. Юноша взволнованно следил за мягкими и упругими движениями. Грязь исчезла.
Синдзи пошел впереди, Хацуэ следом. Он слышал, как цокот гэта девушки за его спиной эхом раздается в стенах развалин. Вдруг между вторым и первым этажами звуки ее шагов затихли. Синдзи обернулся. Девушка смеялась.
— Что такое?
— Я замаралась, а ты еще чернее!
— Что такое?
— Да ты почернел на солнце!
Юноша рассмеялся и живо пустился вниз по лестнице. Он едва не ушел с пустыми руками и улыбкой на губах, но вовремя вспомнил о материнской вязанке хвороста.
Только по дороге на маяк Синдзи впервые назвал себя по имени — и то после того, как девушка спросила. Он шел впереди с вязанкой сосновых веток за плечами, она — чуть позади. Назвав себя, он попросил не упоминать его имя и вообще не рассказывать о встрече с ним посторонним. Синдзи хорошо знал, какими болтливыми бывают односельчане. Хацуэ обещала помалкивать. У них были основания остерегаться деревенских жителей, которые страсть как любили почесать языки и могли всякого наговорить об их случайной встрече. Теперь их связывала эта тайна.
Синдзи молчал всю дорогу — в его голове ни разу не возникла мысль назначить девушке свидание. Наконец они добрались до горы, на которой возвышался маяк. Юноша объяснил девушке, как спуститься к дому смотрителя, и, решив вернуться окольной дорогой, сказал, что здесь они расстанутся.
глава пятая
До встречи с девушкой невзрачная и бедная жизнь юноши была вполне спокойной, затем все изменилось. Синдзи стал задумчивым. Его терзала мысль, что он нисколько не заслуживает внимания Хацуэ. Прежде он не болел ни корью, ни другими болезнями, был здоровым парнем — мог даже проплыть пять раз вокруг острова и уверенно побеждал своих товарищей в борьбе, — однако он робел перед Хацуэ, не помышляя о том, как привлечь к себе ее внимание.
С тех пор они больше не встречались. Каждый раз, возвращаясь с рыбалки, он рыскал глазами по побережью, замечая иногда ее фигуру. Старательный, всегда занятый работой, он никогда не находил свободной минуты, чтобы хоть словом перекинуться с той девушкой, что когда-то одиноко и задумчиво смотрела в морскую даль, облокотившись на соробан. Вскоре мысли о ней стали утомлять его. В тот день, когда Синдзи решил больше не терзаться размышлениями о девушке, он вновь мельком увидел ее на берегу среди рыбаков.
В больших городах, в отличие от Утадзимы, молодежь познавала уроки любовных отношений по книгам и фильмам. Синдзи же часто вспоминал тот случай, когда остался с девушкой наедине. Те минуты, пока они шли от развалин наблюдательного пункта к маяку, казались ему самыми драгоценными. Впрочем, на ум не приходило ни одной мысли о том, как должен себя вести в подобной ситуации юноша. В глубине души остался осадок недовольства собой или раскаяния: он упустил шанс совершить что-то очень важное.
Приближалась годовщина смерти отца. Всей семьей они собрались на кладбище. Синдзи каждый день уходил в море, а младший брат — в школу. Они решили навестить могилу до того, как оба уйдут по своим делам. Мать взяла цветы и ароматические свечи, и они втроем вышли из дому. Дверь осталась незапертой — на острове никогда не случалось краж.
Кладбище находилось на окраине поселка, на невысоком утесе над морем. Волны прилива подмывали его. Бугристый склон был весь заставлен каменными надгробиями. Из-за рыхлой песчаной почвы некоторые могилы просели или наклонились набок.
Они вышли еще затемно. Со стороны маяка немного посветлело, а над поселком и портом еще нависала ночь. Синдзи шел впереди с бумажным фонариком. Младший брат тащился следом за матерью, держась одной рукой за ее рукав. Протирая сонные глаза, он канючил:
— Сегодня на завтрак хочу четыре охаги.
— Что ты, можно только две! А то еще живот заболит!
— Хочу четыре колобка! — выпрашивал тот.
Рисовые колобки «охаги», которые готовили на День поминовения и День небесного воина,
[2]
от обычных колобков отличались величиной. Они были такого размера, что впору класть под голову вместо подушки.
Над могилами веял прохладный утренний ветерок. Где-то над океаном занимался рассвет, но прибрежные воды были еще темны в глубокой тени острова. Скорей бы уж бухта Исэ в ложбине гор вышла из мрака.
