Когда я вспоминаю об И., у меня и сейчас спирает грудь. Я испытываю такую скорбь, как будто и в самом деле лишился отца. Из этого удивительного чувства родились мои романы "Записки о любви и смерти" и "Хроника этой осени".
7
В этом месте я должен перейти к рассказу об М. и её матери. Но писать об этом горько, и потом, я хотел бы сказать ещё пару слов о своей учёбе в Первом лицее.
В то время
[43]
я посещал два литературных собрания, произведших на меня неизгладимое впечатление. Одно — общество "Вертикаль" — собиралось в доме Цуруми Юскэ
[44]
, другое — общество "Листья травы" — в доме Арисимы Такэо
[45]
.
Общество "Вертикаль" было своего рода салоном, в котором учащиеся старших и младших классов, связанные с лицейским дискуссионным клубом, встречались примерно раз в месяц, слушали рассказы известных в то время людей и вели увлекательные беседы. Лишь тот, кому довелось учиться в лицее, может понять, какое огромное впечатление на меня, выходца из деревни, производили присутствовавшие на этих вечерах старшие товарищи. В то время как тот, кто окончил учёбу и вышел в большой свет, рассказывал о своей работе, а другой, поступивший в университет, делился впечатлениями о прочитанных книгах, учащийся лицея восторженно предавался возвышенным мечтам. Я не входил в дискуссионный клуб, но мой друг Кикути был его членом, и соответственно у меня с клубом имелись кое-какие связи. Иногда я даже упражнялся в красноречии, но упражнялся именно для того, чтобы присутствовать в обществе "Вертикаль". Вернувшись в общежитие после собрания общества, мы ещё долго не могли заснуть. К этому времени во всём общежитии уже выключали свет, мы ставили на стол свечу и всю ночь напролёт спорили, обсуждая то, что говорилось в обществе. Наверное, и сам господин Цуруми не мог вообразить, как организованные им собрания развивали наши юные сердца. Для всех тех, кто в них участвовал, собрания в обществе наравне с лицейской жизнью навсегда остались прекрасными, незабываемыми воспоминаниями. На этих вечерах я впервые встретил Тосона
[46]
и Такэо, и нравственная красота этих литераторов произвела на меня даже большее впечатление, чем их произведения.
Общество "Листья травы" собиралось по понедельникам вечером в кабинете Арисимы Такэо для того, чтобы послушать его лекции о "Листьях травы" Уитмена. В то время Арисима был не только модным писателем, но многими почитался как совесть нашей эпохи. Он пребывал в расцвете своих творческих дарований, и я только сейчас начинаю понимать, сколь многим жертвовал этот добросердечный человек ради литературных собраний. Но молодёжь со свойственным ей эгоцентризмом не замечала этих жертв. У него каждый раз собиралось больше десятка человек, в основном студенты юридического и экономического факультетов Императорского университета, а также учащиеся лицея.
Прежде всего Арисима декламировал "Листья травы" Уитмена и давал свой перевод, который был опубликован, а мы слушали и задавали вопросы, когда чего-то не понимали. Это продолжалось около двух часов. Но самое интересное начиналось после окончания лекции. Подавали чай, сладости, получалось что-то вроде беседы за круглым столом; поскольку каждый раз поднималась какая-нибудь интересная тема, вечер проходил очень весело и оживлённо. Иногда Арисима рассказывал о своих муках творчества, о романе, который собирался писать, но чаще в центре дискуссии оказывались социальные и экономические проблемы.
Кажется, именно с того времени Арисима начал испытывать сильнейшие душевные терзания. Они были вызваны проблемой частной собственности, которая волновала Арисиму с точки зрения общих основ человеческого бытия, между тем как мы, молодёжь, трактовали её исключительно с социально-экономических позиций. Из-за этого то и дело возникали весьма бесцеремонные перепалки.
Как-то раз один студент экономического факультета совсем позабыл о приличиях:
— Вы так сильно страдаете из-за того, что у вас есть собственность. Почему в таком случае вам не отказаться от неё и не начать жить как неимущий пролетарий?
— Я не могу на это пойти, пока у меня жива мать и я должен о ней заботиться.
— А в том случае, если ваша мать умрёт, вы откажетесь от своего состояния?
— Я с радостью употреблю его на то, чтобы воплотить ваши идеалы!
Но вместо того, чтобы снять шляпу перед благородством Арисимы, мы, увы, кичливо гордились тем, что припёрли его к стенке. Такова молодость!
В то время в Императорском университете экономический факультет получил самостоятельность. Вскоре экономика начала входить в моду среди молодых людей, которые ошибочно полагали, что экономика и социология, будучи новыми дисциплинами, способны разрешить все человеческие проблемы. В своей заносчивости я был уверен, что душевные муки Арисимы проистекают только лишь из-за недостатка его познаний в экономике.
Учась в лицее, я колебался, не посвятить ли себя гуманитарным наукам, но, наблюдая за мучительными раздумьями Арисимы, выбрал в университете экономический факультет. С глубоким сочувствием вспоминаю ныне рассказы Арисимы о его творческих и нравственных терзаниях, которые тогда слушал с пренебрежением. Сейчас-то я понимаю, как он был несчастен, будучи окружён молодёжью, легкомысленно взирающей на жизненные невзгоды. В университете я выбрал экономический факультет, но страсть к творчеству во мне не угасла. Как только у меня выдавалась свободная минута, я усаживался писать роман, но, разумеется, даже не думал о том, чтобы где-нибудь его напечатать.
Поступив в университет
[47]
, я весной вместе с несколькими своими однокурсниками по рекомендации лицея устроился на временную работу в министерство иностранных дел. После окончания Первой мировой войны был подписан Версальский договор, и министерство иностранных дел было занято переводом и публикацией его японского текста. В первой половине дня я слушал лекции, а после обеда отправлялся на службу. Жалованья мне назначили тридцать йен в месяц.
Я надеялся, воспользовавшись случаем, поближе познакомиться с дипломатической службой. Дело в том, что ещё когда я раздумывал, не посвятить ли себя гуманитарным наукам, господин Кодзима Кикуо
[48]
дал мне один совет. Если желаешь быть писателем, не стоит заниматься гуманитарными науками, стань лучше дипломатом! У дипломатов вдоволь свободного времени, хватит и на то, чтобы пополнять свои знания, и на творчество найдётся досуг. К тому же будет возможность публиковаться на иностранных языках. Если уж хочешь творить, ты должен стремиться, не ограничиваясь узкими пределами Японии, обращаться к людям всего мира! Он горячо убеждал меня, что такое возможно лишь для дипломата, приводя в пример какого-то Каяно Нидзюсана, входившего в литературное объединение "Сиракаба"
[49]
.
