— Ты вовсе и не собирался уходить от жены, так ведь?
— Ясмин, я…
— Так собирался или нет?
— В год избирательной кампании это было бы политическим самоубийством. Но это не значит…
— Гнусный обманщик. Мерзость, дерьмо вонючее. Я бы могла убить тебя.
— Ради бога. — Он провел рукой по волосам. Они все еще были взъерошены после схватки в постели, не менее дикой и неистовой, чем происходящая сейчас стычка. Они так яростно боролись, буквально впивались друг в друга, кричали, что все это напоминало скорее побоище, нежели акт любви.
— Ты все преувеличиваешь, — успокаивающим тоном сказал Алистер, стремясь погасить всплеск ее бешеного негодования. — Это лишь временная разлука, Ясмин. Так будет лучше…
— Лучше для тебя.
— Для нас обоих, если мы затаимся на какое-то время, хотя бы до окончания выборов. Я же не порываю с тобой окончательно. Господи, неужели ты думаешь, я хочу этого? Нет же. Ты моя жизнь.
— Дерьмо.
— Клянусь тебе, что, как только окончатся выборы, я…
— Что ты? Наградишь меня счастьем трахаться с тобой раз в неделю? И как долго это будет продолжаться? Всю жизнь? Пошел ты к черту, конгрессмен. Я с таким дерьмом путаться не желаю.
— Я вовсе не имею в виду, что ты должна быть счастлива от такой перспективы. Боже, да я бы сошел с ума, если бы ты реагировала по-другому. — Он протянул к ней руки. — Единственное, чего я прошу, это немного понимания. Мое деловое расписание — это же сущий кошмар, Ясмин, я под постоянным давлением.
— Сладкий мой, ты еще не испытывал настоящего давления. — В ее голосе появились угрожающие нотки. — Когда я с тобой разделаюсь, твой тощий зад не будет нужен уже нигде — ни в этом штате, ни в другом. Твоя маленькая негритянская девочка больше с тобой церемониться не будет, так и знай. Праздник окончен, дорогой. Пора за него расплатиться. — Она направилась к двери. Алистер бросился вслед.
— Постой, Ясмин! Дай мне все объяснить. Ты несправедлива. — Он схватил ее за плечи и повернул к себе лицом. — Пожалуйста. — Голос его дрогнул. — Пожалуйста.
Она уже больше не делала попыток уйти, но в глазах ее еще тлели раскаленные угольки. Алистер глотнул воздуха и часто заморгал — выглядел он словно отчаявшийся человек, умоляющий об отмене сурового приговора.
— Ясмин, дорогая, — запинаясь, начал он, — будь ко мне великодушна. Обещай, что ты не вынесешь все это в газеты.
Его слова пронзили ее, словно копья, и из нанесенных ран потоком хлынули боль и ярость.
— Тебе, оказывается, наплевать на мои чувства, да? Ты думаешь лишь о себе и своей чертовой кампании!
— Я не это имел в виду. Я…
С диким криком она вырвалась из его рук, вонзаясь ногтями в его щеки и оставляя на них глубокие кровавые следы. Другой рукой она вырвала прядь его волос.
На какое-то мгновение Алистер буквально опешил и не мог двинуться с места. Затем боль дала о себе знать, и он прижал к щеке руку.
— Сумасшедшая! — заорал он, обнаружив на лице кровь. — Психопатка чертова.
Ясмин доставила себе удовольствие насладиться его растерянностью, затем бросилась вон из номера. По пути к лифту она столкнулась в коридоре с мужчиной и женщиной. Они недоуменно уставились на нее и расступились, дав ей пройти. Лишь потом Ясмин поняла, что она вся в слезах, а блузка совершенно распахнута.
Спускаясь в лифте, она кое-как застегнула ее и заткнула под пояс, опять водрузила темные очки. По вестибюлю отеля Ясмин шла с опущенной головой. Заметив краем глаза Андре, она не замедлила шаг и, даже не кивнув ему, вышла на улицу. Запрыгнув в запаркованный на стоянке автофургон Клэр, она направилась вниз по Кенэл-стрит.
Был мягкий вечер. Начинался уик-энд. Улицы Французского квартала наводнили туристы, которые, бросив свои автомобили, бродили по узким улочкам. Ясмин не нашла места для парковки и в конце концов оставила фургон у причала, так что ей пришлось пройти пешком несколько кварталов вниз по рю Дюмэн, чтобы добраться до нужного места. По пути она старалась не смотреть по сторонам, дабы не привлекать к себе внимания.
Заведение, куда она так стремилась попасть, было еще открыто. Несколько покупателей бродили среди полок со всевозможными травами, предназначенными для приготовления снадобий и настоек.
— Я бы хотела повидать жрицу, — тихо обратилась Ясмин к служительнице, раскуривавшей сигарету с марихуаной. Пожилая хиппи удалилась, но через какое-то мгновение вернулась, дав знак Ясмин следовать за ней.
Комнату жрицы отделяла от помещения магазина пыльная коричневая бархатная занавеска. Стены комнаты были украшены африканскими масками и металлической чеканкой, называемой «veve». В самом центре уютно свернулась Дамбаллах, змея, самый могущественный дух. Змею использовали в ритуальных обрядах, которые проводились за городом, на болотах. На алтаре стояли статуэтки христианских святых, мерцали свечи, горели благовонные палочки, повсюду были разложены кости и скальпы животных.
Жрица была гаитянкой, черной, как эбонит. Она была огромна, ее непомерного размера груди лежали поверх живота, с короткой толстой шеи свисали десятки золотых цепей. По крайней мере, на половине из них поблескивали талисманы, медальоны и амулеты. Жрица подняла гигантскую руку и знаком указала Ясмин подойти. Словно пребывая в глубоком трансе, она разглядывала посетительницу из-под полуопущенных век дремотными глазками — маленькими и блестящими, будто пуговки и зон икса.
Ясмин обратилась к ней с большим почтением, чем если бы преданный вере католик обращался к кардиналу:
— Мне нужна твоя помощь.
Густой дух, исходивший от горевших свечей и благовонных палочек, кружил голову. Ясмин чувствовала легкий дурман, но так всегда бывало, когда она оказывалась в этом словно потустороннем мире черной магии. От жрицы, от всех предметов в комнате, даже от густых теней в каждом углу, казалось, веяло колдовством.
Бесцветным, монотонным голосом Ясмин рассказала жрице о своем любовнике.
— Он слишком часто лгал мне. Он грешен. И должен быть наказан.
Жрица кивнула с мудрым видом:
— У тебя есть что-нибудь, принадлежащее ему?
— Да.
Жрица подняла унизанный кольцами палец, и тут же служанка протянула Ясмин маленькую глиняную чашу. Ясмин выковыряла из-под ногтей частички человеческой кожи и засохшей крови и аккуратно опустила их в чашу. Затем выпутала из пальцев левой руки клочок волос Алистера и положила его туда же.
Ясмин устремила взгляд на жрицу. В ее агатовых глазах отражался мерцающий блеск свечей, что придавало им выражение дикой неукротимости. Губы ее еле двигались, но произнесенное шепотом заклинание отчетливо слышалось. «Я хочу, чтобы он мучительно страдал».
