Как пойдет развитие нашего национального характера, если современная жизнь категорически требует и от нас рационализма, деловитости, расчетливости, меркантилизма?
Ведь все наши установления по обычным и тринадцатым зарплатам, по премиям и сверхурочным, по судовым затратам и отпускам, по экономии и качеству, по «обработке недостающего штурмана», все начеты, вычеты уже столь деловиты и рациональны, что любой американский капиталист или даже немецкий бухгалтер давно бы спятили, ибо у них закваска не та: не наша у них закваска.
В Карском море
…тот, кто бороздит море, вступает в союз со счастьем. Ему принадлежит весь мир, и он жнет, не сея, ибо море есть поле надежды.
Остаток надписи на поморском кресте. (Сам не видел, и плохо верится в такое поэтическое философствование поморов над морем, но больно уж соблазнительно!)
Десятое августа. Подходим к острову Белый, редкие льдины.
В 12.00 повернули на 90°.
Траверз Белого-Западного, затонувшее судно рядом (1932 год).
В момент поворота – три моржа на льдине.
Солнце прорывами, ветерок вовсе легкий, слабенькая зыбь.
Да, ничего-то здесь за те тридцать лет, что заносит сюда судьба, не изменилось: те же три радиомаяка и так же прешь, пока в Полярную звезду не упрешься, ибо все влево и влево забираешь со страху перед мелководьем возле острова.
Необходимо начинать вентилировать трюма, ибо овощи гниют. Чтобы наладить проветривание, надо вскрыть вентиляционные крышки, которые расположены в основаниях треног мачт.
Барашки крышек, конечно, насмерть закипели ржавчиной. Матросам придется крепко повозиться с ломами и кувалдами. И вот я вижу, как у Митрофана Митрофановича происходит душевная борьба. Наконец решается и говорит матросу:
– Сходи, пожалуйста, Володя. На руль сам стану. В первом номере верхний ряд ящиков плесневелый: запашок уже затхлый…
Володя, которому вообще-то на данный момент положено нежиться в теплой рубке:
– На румбе сто тридцать семь! Ходит немного лево, ветром корму забрасывает.
– Вас понял! – отвечает Митрофан и принимает руль.
Никуда не денешься: наш второй помощник несет заботы по грузу честно, не за страх, а за совесть – образцовый перевозчик.
И ведь в силу своей тяжелой судьбы он будет нести эти заботы до самой пенсии.
В. В. плохо себя чувствует.
Но молчит.
Мертвый штиль.
Нерпы.
В 19.00 снялись с дрейфа. За подошедшим «Мурманском» следует «Енисейск», затем мы. Дистанция пять кабельтовых.
Сплошной слабый лед.
Сплошной сильный туман. Скорость двенадцать узлов.
В. В. явно болен.
Когда В. В. ложится в койку у себя в спальне с серьезными намерениями поспать всласть, то выкидывает свои брюки на кресло в кабинете. Это означает как бы его полную сдачу в плен Морфею, то есть он как бы выкидывает белый флаг, который, правда, выглядит довольно грязным. Брюки одиноко висят на кресле во тьме каюты, но если кто-нибудь откроет дверь, то свет из коридора падает на кресло, и брюки В. В. издают охранно-предупреждающий сигнал.
Мне очень мешают работать глаза, то есть очки, то есть почти полувековое издевательство над самим собой – взять хотя бы вечное чтение на боку на диване…
Очки не лезут в тубус радиолокатора, его приходится растягивать, чтобы пропихнуться. Затем очкам оттуда не выпихнуться. Затем суешь их бог знает куда и хватаешь бинокль – попробуйте так работать! И еще с В. В. оптические причиндалы мы путаем: схватишь чужие и пялишься в недоумении на карту, ибо видишь черт знает что – как сквозь очковую змею. И так хочется шмякнуть оптику об палубу! И В. В. хочется, и мне. И с биноклем сложности. По вековому закону бинокль мастера хранится на мостике в отдельном пенале, и никакой царь тронуть его не имеет права. Линзы подогнаны по капитанским глазам. Но рядовые бинокли на «Колымалесе» в таком безобразном состоянии, что пользоваться ими могут только рысьеглазые штурмана. И согласие на эксплуатацию капитанского бинокля я получил, но, будучи мужчиной абсолютно порядочным, после каждого пользования стараюсь вернуть окуляры на капитанские отметки, а на это тоже уходят секунды, и отвлекаешься от окружающей ситуации. Думаете, это мелочи? Нет в море мелочей, вовсе нет…
И при всем при том выяснилось, что я первым обнаруживаю льдинку на курсе и встречное судно в тумане – раньше штурманов и матросов. Это закономерно. Недавно было проведено специсследование морского глазомера.
Дистанцию до одной морской мили капитаны измеряют на глаз практически безошибочно, а на одной-трех милях ошибаются примерно на 0,1 мили. Помощники капитанов и матросы обнаруживают более значительную погрешность: их ошибка достигает 0,22–0,25 мили на милю. Однако, когда оцениваемое расстояние увеличивается до трех – пяти миль, результаты и капитанов, и их подчиненных выравниваются.
Повышенное ощущение ответственности – вот в чем весь фокус.
Карское море начинает пошумливать.
Из радиорубки звенит морзянка.
– И зачем вы, Виктор Викторович, в Мурманске сливы покупали, когда надо яблоки? – вяло интересуется В. В. – Вы к морзянке как относитесь? На нервы не действует? Вот в сорок шестом преподавала нам морзянку любовница знаменитого генерала. Ее с фронта генерал выгнал, когда забеременела… Она на возвышении сидела за столом, а мы пониже ее, за детскими партами на ключах… Глядим на ее коленки – потрясающие коленки под столом, такие, что… Чего? Авторулевой у нас как? Рыскаем вроде слишком… Анна Ивановна ее звали, ну а мы между собой Анютой… Помните, цветочница Анюта?.. Не лезет никому в башку морзянка. Анюта жалуется лаборанту: курсанты у меня плохо занимаются… Врубите полный, Виктор Викторович… Ну, лаборант, ни слова не говоря, принес лист фанеры и забил стол с фасада, коленки скрылись, и мы уже нормально заниматься начали… Рулевого на руль! Мы ж на мелководье выходим!.. Сперва думали, что про знаменитого генерала это все чушь и слухи, но у Анюты заболела дочка. Не помню почему, но меня отправили к ней домой с лекарствами… Электромеханика на мостик! Опять авторулевого в крайнее положение загнали… Вот он на мелководье и вырубается… Да, грустная история… Во-первых, оказалось, все это правда. Я у нее знаменитую генеральскую фотографию увидел. Ну а дочка померла…
Электромеханик у нас подменный, из пенсионеров, которые подрабатывают в арктических рейсах. И вечно он оказывается в бане, когда его вызывают на мостик.
И тут влетел на мостик полуголый и с банкой спирта в руках – спирт для протирки контактов. Он неделю этот спирт у Октавиана Эдуардовича выпрашивал.
Влетает на мост, спотыкается – трах! бах! – банка со спиртом вдребезги.
Рулевой от руля, жадным голосом:
– Лей, старпер, еще!
