— Ты знаешь, сынок, что я ни читать, ни писать не умею. В моё время эти навыки не считались достойными ни высокого духом юноши, ни мужчины, имеющего понятие о чести. Сатанинская выдумка и всё тут! Но мы с тобой живём в изнеженном веке. Добродетель забыта. Мудрый человек, хоть и взирает на такие обстоятельства с грустью, однако приспосабливается к ним. Идёт в ногу со временем. Нас называют реакционерами. Юношам вроде тебя предстоит показать миру, на что способны реакционеры. Весь наш город уже научился уважать твои мужские качества. Теперь ты должен пойти ещё дальше и выучиться читать и писать. Потом ты поступишь в университет. Изучишь законы и политику. А после войдёшь в Парламент. Будешь представлять в нём наше дело. Средства — деньги? Положись на Общество. Будь только верен своим друзьям, защищай бедных и никогда не забывай о молитве. И благой Господь вознаградит твои труды.
Именно так благой Господь и поступил. Молодой депутат быстро приобрёл известность, его считали одним из немногих представителей «Чёрной Руки», на слово которого можно положиться безоговорочно. Он имел долю во всём, комиссионные и проценты так на него и сыпались. После того, как с полдюжины докучливых людей постиг примерный конец — всех их втихую зарезали или пристрелили (причём сам он остался совершенно чист, хотя все знали, что это его работа) — политической карьере дона Джустино ничто больше не препятствовало. Морена никогда не угрожает, говорили люди, — он действует. Надёжный человек! Он заставил робкое правительство либералов, его заклятых врагов, пожаловать ему титул «коммендаторе» — не потому, что придавал какое-либо значение этому внешнему отличию, но потому что, как всякий достойный член Каморры, никогда не упускал возможности показать, что он в состоянии сделать что угодно с кем угодно, включая сюда и правительство. Ни для кого не было тайной, что как только портфель министра юстиции в очередной раз утратит владельца, его предоставят в распоряжение дона Джустино. Разумеется, всё это было уже давно, много лет назад.
Государственный ум несколько неожиданно сочетался в нём с юридической и судебной хваткой. Последние пятнадцать лет он ежегодно получал большие адвокатские гонорары от всех основных коммерческих фирм страны, одна только судовая компания платила ему пятьдесят тысяч франков. Разумеется, никакой работы он для них не выполнял, но даже подразумеваемая поддержка им самых мерзостных их затей окупала эти расходы. Полезный человек! Что же до его репутации как поверенного в частных делах, то она была не сравнима ни с чем. Известно, что драматическая жестикуляция и бурное красноречие дона Джустино заставляли падать в обморок как судей, так и присяжных в полном составе. Он мог любого вытянуть из любой переделки. Всякий раз что он выступал в суде, туда набивалась толпа людей, стремившихся услышать его страстные аргументы, увидеть холодное пламя, полыхающее в его голубых глазах, тщательно подогнанную по фигуре одежду, светлые, начинающие седеть волосы, лицо, которое он гладко брил по одной-единственной причине — из уважения, как он часто пояснял, к моде прежнего папского режима. «Вылитый англичанин», — говорили о нём люди.
В последние годы он несколько раздобрел — это внушало людям доверие. Более того, он так и не женился, что само по себе свидетельствовало о его незаурядности, указывая на отсутствие в нём обычных человеческих слабостей. Коротко говоря, дон Джустино представлял собой сплав ума и порока, столь совершенный, что даже интимнейшие его друзья не взялись бы сказать, где кончается один и начинается другой. И это неповторимое сочетание было предоставлено в распоряжение Ватикана. Дон Джустино всегда оставался непримиримым врагом всяческих новшеств, живым опровержением лживых утверждений, согласно которым добиться успеха в современной Италии можно лишь записавшись в франкмасоны. Опасный человек! И по мере увеличения его богатств становящийся с каждым днём всё опаснее. При его доходе он уже мог позволить себе быть честным, ничто, кроме силы привычки, не мешало ему обратиться в самого настоящего святого.
Само собой разумеется, что личность такого калибра должна была отнестись к пяти тысячам франков, предлагаемым никому не известным провинциальным священником, как к жалкому вознаграждению. Но дон Джустино был достойным сыном Церкви. Он всегда помнил совет, который получил от своего давнего покровителя — помогать униженным и оскорблённым — к тому же в качестве адвоката он специализировался на защите убийц, на вызволении их из лап светского правосудия. Они были для него страдающими от незаслуженной обиды пылкими натурами, принадлежавшими к сословию честной бедноты, к жертвам социальной несправедливости и алчности правительства. Мотивы, а не дела! — говорил он. А о мотивах, движущих бедняком, следует судить по его собственным меркам, а не по меркам богачей. У них иная жизнь, иные соблазны. Доверьтесь народу. Народ, должным образом наставляемый священниками…
Хоть и считалось маловероятным, что великий человек примет приглашение Торквемады, тем не менее половина города стеклась в гавань, чтобы встретить вечернее судно и хоть мельком, если получится, взглянуть на знаменитого члена Каморры. И он приплыл! Стоял, облокотясь о гакаборт, легко узнаваемый по портретам, публикуемым в иллюстрированных газетах. В велюровой шляпе, коричневых башмаках, лёгком сером костюме — совсем такой же как все. Вот он сошёл на пирс, сопровождаемый высоким, крепко сбитым молодым слугой. И какой улыбчивый! От него так и веяло большой политикой, важными столичными делами. Мэр Непенте, ревностный католик, уважительно потряс руку гостя, а затем представил ему «парроко» и прочих городских именитостей. Потом все уехали. Встреча прошла так приятно, легко, неофициально. Но люди сознавали, что этот маленький эпизод гораздо глубже оставленного им внешнего впечатления, что визит коммендаторе Морена это событие, достойное занесения в хроники острова. И дело не только в том, что их депутат впервые появился среди своих избирателей. Хотя и этого хватило бы, чтобы стать событием. Ясная каждому цель его приезда — спасение преступника от законных властей — придавала ему характер проватиканской демонстрации, пощёчины Королю и Конституции.
Желая предоставить главным лицам духовенства и нескольким поддерживающим их партию избранным мирянам возможность отдать гостю дань уважения, приходской священник устроил маленький дружеский обед. Подробностей происшедшего во время трапезы никто так и не узнал, стало известно лишь, что высокий гость пребывал в отличном расположении духа, шутил, смеялся и рассказывал анекдоты, что его очаровало вино и превосходные местные лангусты, и что он объявил о намерении купить на острове маленькую виллу, дабы провести в ней, после того как завершаться его труды на общественной ниве, закат своих дней. Идеальное место! Счастливые люди, так он назвал собравшихся. Очень жаль, что ему придётся отплыть завтрашним дневным судном, так и не увидев большей части праздника Святой Евлалии.
И ещё одной новости дозволено было выплыть наружу и не без некоторого усердия со стороны передающих её распространиться по острову — сводилась она к тому, что коммендаторе вежливо, но решительно отказался принять за свои услуги какое-либо вознаграждение. Он даже мысли подобной не допускал! Редко встречается такое сочетание удовольствия и долга, как в этом случае — удовольствия от приезда на очаровательный остров и долга, требующего, чтобы он произнёс в суде несколько слов в защиту несчастного юноши, ибо он по мере своих ничтожных сил старается защищать угнетённых, тем самым выказывая себя достойным сыном Церкви.
