— Вам не кажется поразительным, граф, существование странного, трудноуловимого сходства между этим «Фавном» и «Деметрой»?
Услышав его слова, старик просиял.
— Мой дорогой сэр Герберт, позвольте мне поздравить вас с подобной остротой артистического восприятия! По-моему, вы единственный кроме меня человек, до сей поры осознавший существование этого явного, хоть и неуследимого сходства. Мистер ван Коппен вполне может гордиться вашей проницательностью…
— Благодарю вас, — сказал чрезвычайно польщённый собеседник графа. — Собственно, за это мне и платят. Но скажите, как бы вы могли объяснить это сходство?
— Я перескажу вам мою гипотезу. Коротко говоря, я считаю, что эти работы вышли из одной мастерской.
— Из одной мастерской?! Вы меня изумляете.
— Да, во всяком случае, они принадлежат к одной школе или обязаны своим появлением на свет некоему общему источнику вдохновения. Об истории даже такого великого города, как Локри, мы знаем прискорбно мало, но исходя из некоторых намёков, встречающихся у Пиндара и Демосфена
{148}, дозволено, как мне кажется, вывести, что здесь могли — и даже обязаны были — иметься свои превосходные, ныне забытые мастера, распространявшие определённые приёмы работы, определённые пристрастия по части формы и обращения с материалом, что вполне естественно привело к возникновению своего рода традиции. Чем и объясняется сходство, с такой проницательностью подмеченное вами в двух этих творениях. Вот что имел я в виду, говоря об одной мастерской. Ну, как вам моя теория?
— По-моему, что она весьма удовлетворительным образом объясняет обнаруженный нами факт, — с глубокой убеждённостью ответил эксперт.
Всё это мистер ван Коппен знал.
Но верил лишь в половину…
— Так о чём вы говорили, граф?
Итальянец оторвал глаза от изысканных очертаний «Локрийского фавна» и улыбнулся сначала своему визави, а затем мистеру Херду, который, несколько раз с одобрительным выражением обойдя статуэтку, наконец присел.
— Я собирался рассказать вам ещё об одном соображении, несколько позже пришедшем в голову нам с сэром Гербертом Стритом, человеком, кстати сказать, необычайной тонкости ума. Мы согласились с ним, что и «Деметра», и «Фавн» несомненно созданы в Локри. «Ну хорошо, — сказал он, — это ясно, но как они оказались в горах, на вашей земле, в двадцати пяти милях от города?» Признаюсь, поначалу его вопрос поставил меня в тупик. Ибо насколько мне известно, ничто не свидетельствует о былом существовании в этих местах большого поселения эллинов. Но тут меня осенило, что здесь вполне могла находиться вилла, а то и две — да в сущности, если судить по разнообразным древним вещицам, найденным в моих крохотных владениях, и должна была находиться. Это навело меня на мысль, что обе реликвии были привезены сюда намеренно.
— Привезены?
— Привезены. Ибо хотя лето в Локри переносится куда легче, чем здешнее, в самом разгаре его там должно быть довольно жарко, между тем как мои виноградники расположены на прохладных высотах…
— Что-то вроде климатического курорта, хотите вы сказать?
— Вот именно. Вам не кажется, что люди богатые должны были владеть домами и там, и тут? Древние, как вы знаете, отличались такой чувствительностью к изменениям температуры, что в летнее время путешествовали лишь по ночам, а некоторые из наиболее закалённых их военачальников приказывали сооружать для себя во время походов подземные жилища. Я могу, например, представить себе молодого и пылкого поклонника прекрасного, жившего в те дни, когда Пифагор
{149} излагал своё учение под сверкающими колоннадами Кротона
{150}, когда флотилии Метапонта
{151} бороздили синие ионийские воды, когда Сибарис
{152} преподавал миру уроки безмятежной жизни, — я почти вижу этого юношу, — с энтузиазмом продолжал он, — бегущего из жаркого равнинного города на эти прохладные высоты и — поскольку он пылает всепоглощающей страстью к красоте — берущего с собой одну или две, всего одну или две любимых бронзы, с которыми он не может и никогда не позволит себе расстаться — о нет, даже на краткое лето, ибо в горном уединении они будут услаждать его взор и вдохновлять душу. Эти люди, сколько я понимаю, обладали чувством, которого полностью лишены их потомки — чувством утешения, счастливого соучастия, даруемого произведениями искусства. Впоследствии это чувство было уничтожено. Из всех наших современников одни японцы ещё питают подобную искреннюю любовь, заставляющую их не расставаться с проникнутыми красотой творениями, прижимать эти творения к груди, будто драгоценных друзей; мы же, живущие в мире отвратительного уродства, явственно стали побаиваться ясных, но полных упрёка обликов этих творений. Ах, мистер ван Коппен, то был век утончённости, золотой век! Ныне — ныне мы возим с собой лишь наши заботы.
Эти проникновенные слова глубоко тронули епископа.
Мистер ван Коппен, глаза которого благодушно искрились, сказал сам себе:
— Что за божественный врун! Почти такой же, как я.
Слуга объявил, что завтрак подан.
ГЛАВА XXXVI
— Вы совершенно правы, — говорил, обращаясь к мистеру Херду, граф. — Идеальное поварское искусство должно выявлять индивидуальные свойства характера, оно должно предлагать вам меню, блюда которого продуманно выбраны из кухонь самых разных стран и народов, меню, отражающее живой и разборчивый вкус хозяина дома. Существует ли, к примеру, на свете что-нибудь вкуснее настоящего турецкого плова? У поляков и испанцев также имеются выдающиеся кулинарные достижения. И если бы я имел возможность следовать в этой области моим идеалам, я бы непременно добавил к списку блюд кое-что из удивительных восточных сладостей, приготовлению которых Кит с таким успехом обучил своего повара-итальянца. Они обладают способностью наводить вас на размышления, вызывая видения роскошного и пылкого Востока, ради посещения которого я бы отдал многие из ещё оставшихся мне лет.
— Так почему бы вам не сделать то, что я уже несколько раз предлагал? — спросил миллионер. — Я каждую зиму навещаю Восток; в этом году мы собираемся в первые недели ноября добраться до Бангкока. Место на борту для вас найдётся. А не найдётся, так мы его расчистим! Ваше общество доставило бы мне невыразимое наслаждение.
Граф Каловеглиа был, вероятно, единственным на земле существом мужского пола, когда-либо получавшим подобное приглашение от владельца «Попрыгуньи».
— Мой дорогой друг! — ответил он. — В моём положении я ничем не смогу отплатить вам за вашу доброту. Увы, это невозможно, во всяком случае сейчас. И не думаете ли вы, — продолжал он, возвращаясь к прежней теме, — что нам следует возродить некоторые забытые рецепты прошлого? Я подразумеваю не чрезмерно напичканные пряностями приправы — не огромные окорока и пироги, не лебедей и павлинов, — но, скажем, рецепты приготовления пресноводной рыбы. Щука, на мой взгляд, существо малоаппетитное, отдающее тиной. Но если приложить, как попытался однажды я, достаточные усилия и разделать её в соответствии со сложными указаниями одной старинной поварской книги, вы получите нечто вполне съедобное и уж во всяком случае ни на что не похожее.
