ГЛАВА XLI
Было без малого два часа. Выходя из дверей, человек ощущал себя попавшим в печку. Улицы опустели. На фоне кобальтово-синей небесной тверди сияли белизной дома; их обитатели спали внутри, за спущенными шторами. Зной и безмолвие окутали землю.
Медленно поднимаясь по вымощенной лавой дорожке, они добрались до жилища библиографа и приостановились у входа. Мистер Херд попытался нарисовать в воображении жизнь, ведомую учёным в его двухкомнатном домике, он сожалел, что ему ни разу не довелось посетить обитель этого милого человека (мистер Эймз скупился на приглашения.) Жил он по-монашески скромно. К одной из стен дома был пристроен маленький флигелёк — кухня, пояснил Денис; Эймзу прислуживал один-единственный мальчик, от случая к случаю исполнявший кое-какую утреннюю работу, приходя с ближней фермы, доставлявшей Эймзу также и молочные продукты.
— Кухней пользуются нечасто, — сказал Денис. — Он живёт в основном на хлебе с молоком. С утра пораньше сам ходит на рынок. Я как-то повстречал его ещё до завтрака, с большой коричневой корзиной в руке. Он сказал, что ходил покупать хамсу. Ночью был хороший улов. Он прослышал о нём. По пенни за фунт, сказал он. В корзине был ещё латук. Пара апельсинов. Славный человек! Знает, чего хочет.
Епископ заглянул через калитку. За ней словно царил дух мирного затворничества. Ничего похожего на сад — не было даже розового куста или хотя бы львиного зева, только виноград, щеголевато зелёный, но имеющий явно утилитарное предназначение, обвивал дверную притолоку, поднимаясь до самой крыши. Епископ попытался вообразить внутренность домика. Голые стены и пол, одна-две гравюры, несколько приспособленных под сиденья сундуков и чемоданов, книжная полка, некрашенный, заваленный манускриптами стол; где-то в дальней комнате складная кровать, на которой этот посвятивший всего себя единому замыслу человек спит сейчас, как все разумные люди, и скорее всего видит во сне примечания. Счастливый смертный! Свободный от всего наносного, от всякого житейского бремени! Какое завидное существование! Сократить земные потребности до самых простейших и необходимых, не быть ни перед кем в долгу, жить на жалкий доход, пылая священным пламенем энтузиазма. Устремляться вверх — вот в чём смысл жизни. Размышляя таким образом, мистер Херд начал понимать чувства, питаемые библиографом к миссис Мидоуз. Она жила ради своего ребёнка, он — ради своего труда. Они были схожи — спокойные, замкнутые, неспособные впасть ни в заблуждения, ни в крайности мысли и поведения.
Снаружи двери в маленьком треугольнике тени, лежал фокс-терьер библиографа, настороженный, многозначительно склонивший набок приподнятую голову, готовый залаять, едва гости притронутся к ручке калитки. Денис заметил:
— Он мне рассказывал, что позапрошлым утром собаку тошнило, совсем как Кита.
— Должно быть, съел что-нибудь. Сколько я понимаю, у них это дело обычное, — задумчиво добавил епископ. — Иначе с чего бы им болеть, правда? Ну и пекло же, Денис! Мои старые мозги того и гляди съедут от него набекрень. Прошу вас, шагайте помедленнее.
Прошёл час. Мистер Херд начинал уставать. Возделанная земля осталась позади, теперь путники поднимались по пыльной пемзовой тропе, вьющейся среди причудливых лавы и вулканических шлаков, светившихся, словно расплавленный металл. Цвели, наполняя воздух ароматом, кусты ракитника. Почва, совсем недавно омытая чудотворным дождём, уже снова иссохла, пылила, хрупкие цветы поникли под напором сирокко. А молодой человек шёл и шёл. И только вверх! Ландшафт становился всё более диким. Они обогнули выступ скалы и теперь двигались краем обрыва. Епископ с дрожью взглянул вниз. Внизу лежало море, совершенно пустое, ни единой лодки. Пока он глядел, горизонт затрепетал, земля поплыла под его ногами и синие воды, казалось, вздыбились и покатили к нему. Голова закружилась, епископ закрыл глаза и ухватился за камень. Обжигающее прикосновение привело его в чувство.
И снова вперёд. Вперёд и вверх.
— Шагайте немного помедленнее, — отдуваясь и вытирая лицо, попросил епископ. — Мы, должно быть, уже забрались выше Старого города. Такой тяжёлый подъём. Далеко нам ещё?
— Уже пришли. Вот место, о котором я говорил.
— Ну что же, должен сказать, здесь красиво! Но не слишком ли близко к краю обрыва? У меня возникает странное чувство, будто я воздушный шар.
— Ничего, привыкнем. Давайте присядем, мистер Херд.
Всё ещё не испытывая доверия к своему спутнику, епископ уселся поудобнее и огляделся вокруг. Они действительно высоко забрались, отсюда была видна половина острова. Прямо напротив возвышался далёкий вулкан, окутанный угрюмым серым дымом, поднимавшимся от потоков лавы, и увенчанный грозного вида плюмажем паров и газов. За ним — бескрайнее море. У ног епископа, за трепещущей от зноя каменной пустошью, лежал Старый город с утопающими в зелени виноградников и садов домами. Он походил на клочок розовых кружев, наброшенный поверх ландшафта. Епископ сориентировался в уже знакомых улицах и принялся, словно по карте, отыскивать наиболее приметные здания — собор, муниципалитет, старый бенедектинский монастырь, в который Добрый Герцог Альфред, как рассказывали, каждые два месяца милостиво приглашал сам себя отобедать с монахами, причём обеды эти отличались такой пышностью и великолепием, что совершенно исчерпали доходы богатого монастыря, после чего Его Высочеству было угодно облагодетельствовать подобным же образом соседнюю картезианскую обитель, в свой черёд разорившуюся; епископ признал дом графа Каловеглиа и — на дальнем краю города — маленькую виллу «Мон-Репо».
Где-то сейчас кузина?
Отдыхает, конечно, как все разумные люди.
И глаза его прошлись по узкой тропе над краем обрыва, по которой они прогуливались в вечереющем свете, — тропе, которую он предложил огородить, чтобы сделать её не такой опасной. Кусок жуткого обрыва тоже различался отсюда, обнаруживая свою зловещую окраску, пятна крови, замеченные епископом с лодки. Дьявольская скала! Подходящее название. «Откуда прыгнул молодой английский лорд…»
Стоял самый тихий час дня. Ни души на виду. Ни клочка тени. Ни единого дуновения в воздухе. Безоблачное, чернильно-синее небо.
К огромному облегчению мистера Херда, Денис улёгся и, похоже, навсегда. Он лежал на животе, точно ящерица, не шевелясь. Накрытая широкой шляпой голова покоилась на пиджаке, который он свернул, превратив в подобие подушки; одна загорелая, голая рука простёрлась, откинувшись, по выжженной земле. Какой он всё-таки ребёнок — затащить человека в такое место в надежде увидеть здесь нечто сверхъестественное! Всё же мистер Херд пока не успокоился на его счёт окончательно. Может быть, он только притворяется.
Время шло. Изо всех сил старавшийся не заснуть епископ ощущал, как опускаются его веки, защищая глаза от заливающего всё вокруг света. К нему опять подбирался озлобленный дух, обитающий в этих мирных, пронизанных солнцем местах, — их пагубное порождение, казалось, отнимавшее у епископа силу воли. Оно придавило его своим весом. Епископ задремал, тяжело и беспокойно.
