— Знаете что, капитан ван Тох, — сказал вдруг Г. X. Бонди, — зайдите ко мне через две недели. Мы возобновим тогда разговор о пароходе.
Captain ван Тох понял, как много значат эти слова. Покраснев от радости, он вымолвил только:
— А как ящерки — смогу я их возить на моем пароходе?
— Разумеется. Только… пожалуйста, никому о них ни слова. Люди подумают, что вы спятили… и я заодно с вами.
— А жемчуг вам можно оставить?
— Можно.
— Ja, только я должен выбрать две жемчужины покрасивее, надо послать их кое— кому.
— Кому?
— А таким двум редакторам, парень. Ja, черт подери, постой-ка!
— Что?
— Как их звали, черт подери?
Капитан ван Тох растерянно моргал своими лазурными глазами.
— Такая, брат, глупая у меня голова… Уже забыл, как звали этих двух boys…
5. Капитан И. ван Тох и его дрессированные ящерицы
— Провалиться мне на этом месте, — воскликнул человек на набережной в Марселе, — если это не Иенсек!
Швед Иенсен поднял глаза.
— Постой, — сказал он, — и помолчи, пока я тебя не узнаю.
Он прикрыл глаза рукой.
— «Чайка»? Нет. «Императрица Индии»? Нет. «Пернамбуко»? Нет. А, знаю! «Ванкувер». Лет пять тому назад на «Ванкувере», пароходство Осака-лайн, Фриско. А зовут тебя Дингль, бродяга ты этакий, и ты ирландец.
Человек оскалил зубы и подсел к шведу.
— Right
[46]
, Иенсен. И, кроме того, пью любую водку, когда угощают. Ты где теперь?
Иенсен показал кивком.
— Крейсирую на линии Марсель-Сайгон. А ты?
— А я в отпуске, — похвастал Дингль, — еду домой посмотреть, сколько у меня прибавилось детей.
Иенсен глубокомысленно покачал головой.
— Значит, тебя опять выставили. Так? Пьянство в служебное время и тому подобное. Гели бы ты, брат, посещал YMCA, как я…
Дингль ужаснулся.
— Здесь тоже есть YMCA?
— Да ведь сегодня суббота, — проворчал Иенсен. — А где ты плавал?
— На одном трампе, — уклончиво ответил Дингль. — Разные острова там на юге.
— Капитан?
— Некий ван Тох. Голландец или что-то в этом роде.
Швед Иенсен задумался
— Капитан ван Тох… Я с ним тоже плавал несколько лет тому назад. Судно — «Кандон-Бандунг». Рейс — от черта к дьяволу. Толстый, лысый и ругается даже по малайски, чтобы крепче получалось. Знаю хорошо.
— Он уже тогда был такой сумасшедший?
Швед покачал головой
— Старый Тох — all right, братец.
— Возил он тогда уже с собой ящериц?
— Нет… — Иенсен стал припоминать: — Что-то я уже слышал об этом… в Сингапуре. Какой-то враль молол там языком на этот счет.
Ирландец слегка обиделся.
— Это совсем не вранье, Иенсен. Это святая истина насчет ящериц.
— Тот, в Сингапуре, тоже божился, что это правда, — проворчал швед. — И все же получил по рылу! — прибавил он с победоносным видом.
Дай же я тебе расскажу, в чем тут дело, — упорствовал Дингль. — Уж кому знать, как не мне. Я эту мразь видел собственными глазами.
— Я тоже, — пробормотал Иенсен. — Почти совсем черные, рост — около метра шестьдесят, с хвостом, и ходят на двух ногах. Знаю.
— Отвратительные, — передернулся Дингль. — Все в бородавках, дружище! Матерь божия, я бы к ним не притронулся. Они, наверное, ядовитые!
— Почему? — буркнул швед. — Я, брат, служил как-то на судне, которое возило людей. И на верхней, и на нижней палубе — везде люди. Женщины, и все такое прочее. И танцуют и играют в карты… я там был кочегаром, понимаешь? Ну, а теперь скажи мне, олух, что ядовитее?
Дингль сплюнул.
— Если бы это были кайманы, я, брат, ничего бы не сказал. Я тоже как-то возил змей для зверинца — оттуда, из Банджермасина. Ну и воняли! Но ящерицы… Иенсен, уж слишком они странные звери. Днем-то еще ничего, днем все это сидит в таких бассейнах с водой; но ночью оно вылезает — топ-топ, топ-топ… Все судно ими кишмя кишит. И оно становится на задние ноги и поворачивает голову за тобой вслед… — Ирландец перекрестился. — Цыкает на человека — тс-тс-тс, как шлюхи в Гонконге. Прости меня, господи, только я думаю, что тут дело нечисто. Если бы не так туго было с работой, я бы там и часа не оставался, Иенсен. Ни единого часа.
— Ага, — сказал Иенсен. — Так вот почему ты возвращаешься к маменьке?
— Отчасти… Приходилось чертовски пить, чтобы вообще выдержать там, а ты сам знаешь, капитан насчет этого строг! Вот был тарарам, когда я одну из этих тварей пнул, ногой. Ну да, пнул, да еще брат, с каким удовольствием! Даже хребет перешиб. Ты бы посмотрел, что было со стариком! Посинел, схватил меня за горло и швырнул бы в воду, не окажись тут штурман Грегори. Знаешь его?
Швед кивнул головой.
— "Хватит с него, сэр", — сказал штурман и вылил мне на голову ведро воды. И в Кокопо меня списали. — Дингль плюнул, и плевок пролетел в воздухе длинной дугой. — Старику эта мразь дороже людей Знаешь, он учил их говорить! Ей-богу! Запирался с ними и часами разговаривал. Я думаю, он их дрессирует для цирка. Но самое странное то, что он их потом опять опускает в воду. Остановится у какого-нибудь дурацкого островка, болтается в шлюпке вдоль берега и измеряет глубину; а потом запрется там, где эти резервуары, откроет люк в борту и выпускает свою мразь в воду. А оно, брат, скачет через окошечко — одно за другим, как дрессированные тюлени, штук десять-двенадцать… А ночью старый Тох отправляется на берег с какими-то ящиками. Что там в этих ящиках — никто не знает. Потом двигаем дальше Вот так обстоят дела со старым Тохом, Иенс. Странно. Чересчур странно! — В глазах Дингля мелькнуло выражение ужаса. — Боже всемогущий. Иенс, до чего мне было жутко! Я пил, брат, пил как сумасшедший. А когда оно ночью топало по всему судну и служило на задних лапах… и цыкало: тс— тс-тс, так я иногда думал: эге, братец, это у тебя с перепою! Со мной уже было однажды во Фриско, помнишь, Иенсен? Но тогда мне везде мерещились пауки. «Де-ли-риум», — говорили врачи в Sailor hospital
[47]
. Но потом я спросил толстого Бинга, видел ли он тех чудовищ, и он сказал, что видел. Собственными глазами, говорит, подглядел раз, как один ящер взялся за ручку двери и вошел в каюту к капитану. Но не знаю… Этот Джо тоже жутко пил. Как ты думаешь, Иенс, у Бинга тоже был делириум или нет? Как ты думаешь?
