— Подумаешь — работа… — возразил, нахмурившись, молодой Повондра. — Им на это раз плюнуть! Вы же знаете, что в Гватемале они потопили целый горный хребет.
— То другое дело, — решительно заявил старик. — Не говори глупостей. Франтик! То в Гватемале, а то у нас. Здесь совсем другие условия.
Молодой Повондра вздохнул.
— Ладно, папаша, пусть будет по-вашему. Но как подумаешь, что эти твари потопили уже около пятой части всей земной суши…
— Только у моря, дурачок, а больше нигде. Ничего ты не смыслишь в политике. Те государства, что расположены у моря, ведут с ними войну, а мы нет. Мы — нейтральное государство, как же они могут на нас напасть? Понял? И помолчи, пожалуйста: из-за тебя я ничего не поймаю.
Над рекой стояла тишина. На поверхность Влтавы уже легли длинные нежные тени деревьев Стршелецкого острова. На мосту звенел трамвай, по набережной разгуливали няньки с колясочками и благопристойные, одетые по-воскресному люди.
— Папа… — как-то по-детски прошептал молодой Повондра.
— Ну, что?
— Это не сом, вон там?
— Где?
Из воды, как раз напротив Национального театра, высовывалась большая черная голова, медленно продвигавшаяся против течения.
— Это сом? — повторил Повондра-младший.
Старик выронил удочку.
— Это? — пробормотал он, указывая дрожащим пальцем. — Это?
Черная голова скрылась под водой.
— Это был не сом, Франтик, — сказал старик каким-то чужим голосом. — Пойдем домой. Это конец.
— Какой конец?
— Саламандра. Значит, они уже здесь. Пойдем домой… — повторял он, неверными руками складывая удочку. — Значит, конец.
— Вы весь дрожите, — испугался Франтик. — Что с вами?
— Пойдем домой, — взволнованно бормотал старик, и подбородок у него жалобно вздрагивал. — Мне холодно!… Мне холодно… Этого только недоставало! Понимаешь, теперь конец. Значит, они уже добрались сюда. Господи, как холодно! Мне бы домой…
Молодой Повондра внимательно посмотрел на него и схватился за весла.
— Я вас провожу, папочка, — сказал он тоже каким-то не своим голосом и сильными ударами весел погнал лодку к острову. — Бросьте, я сам ее привяжу.
— Отчего так холодно? — удивлялся старик, стуча зубами.
— Я вас поддержу, папа. Идемте же, — уговаривал сын, подхватывая его под руку. — Наверное, вы простыли на реке. А то был просто гнилой пень.
Старик дрожал как лист.
— Да, гнилой пень… Рассказывай! Я лучше знаю, что такое саламандры. Пусти!
Повондра— младший сделал то, чего не делал еще ни разу в жизни: подозвал такси.
— На Вышеград, — сказал он, вталкивая отца в машину. — Я вас отвезу, папа. Поздно уже.
— Еще бы не поздно, — стучал зубами Повондра-отец. — Слишком поздно. Конец, Франтик. Это был не гнилой пень. Это они.
Дома, по лестнице, молодому Повондре пришлось почти нести старика на руках.
— Мама, постелите, — быстро прошептал он в дверях. — Надо уложить папашу, он у нас расхворался.
И вот Повондра-отец лежит под пуховиком; нос его как-то странно торчит на лице, а губы что-то жуют и невнятно бормочут; каким старым он кажется, каким старым! Сейчас он немного утих…
— Лучше вам, папа?
В ногах постели плачет и сморкается в передник мамаша Повондрова; сноха растапливает печь, а дети, Франтик и Марженка, уставились широко открытыми глазами на дедушку, словно не узнавая его.
— Не позвать ли доктора, папаша?
Повондра— отец смотрит на детей и что-то шепчет; вдруг по щекам у него покатились слезы.
— Вам что-нибудь нужно, папаша?
— Это я, это я, — шепчет старик. — Так и знай, это я во всем виноват. Если бы я тогда не пустил капитана к пану Бонди, ничего бы не случилось…
— Да ведь ничего и не случилось, папа, — успокаивал его молодой Повондра.
— Ты не понимаешь, — хрипел старик, — ведь это конец, ясно? Конец света. Теперь и сюда придет море, раз саламандры уже здесь… И это все наделал я, не нужно было пускать капитана… Пусть люди узнают когда-нибудь, кто виноват во всем…
— Ерунда, — непочтительно возразил сын. — Выбросьте это из головы, папаша. Это сделали все люди. Это сделали правительства, сделал капитал. Все хотели иметь побольше саламандр. Все хотели на них заработать. Мы тоже посылали им оружие и всякое такое… Мы все виноваты.
Повондра— отец беспокойно ворочался.
— Прежде везде море было, и опять будет то же самое. Это конец света. Мне как-то говорил один человек, что и здесь, на том месте, где Прага, тоже было морское дно… Наверное, и тогда это сделали саламандры. Ох, не надо мне было докладывать об этом капитане. Что-то мне все время говорило: «Не докладывай», — но я подумал, — быть может, капитан даст мне на чаек… А он и не дал. И вот так, за здорово живешь, человек погубил весь мир… — Старик проглотил слезы. — Я знаю, я хорошо знаю, что нам пришел конец. И я знаю, что все это сделал я…
— Дедушка, не хотите ли чайку? — участливо спросила молодая Повондрова.
— Я хотел бы одного, — прошептал старик, — я хотел бы только, чтобы дети мне простили…
11. Автор беседует сам с собой
— И ты это так оставишь? — вмешался тут внутренний голос автора
— Что именно? — несколько неуверенно спросил писатель.
— Так и дашь пану Повондре умереть?
— Видишь ли, — защищался автор, — я сам неохотно делаю это, но… В конце концов пан Повондра немало пожил на свете, ему сейчас, скажем, далеко за семьдесят…
— И ты дашь ему переживать такие душевные муки? И не скажешь: дедушка, дело не так плохо; мир не погибнет от саламандр, и человечество спасется; вы только погодите немного и доживете до этого… Послушай, неужели ты ничего не можешь для него сделать?
— Ну, я пошлю к нему доктора, — предложил автор. — У старика, вероятно, нервная лихорадка; в его возрасте это может осложниться воспалением легких, но надо надеяться, что он поправится; он еще будет качать Марженку на коленях и расспрашивать, чему ее учили в школе… Старческие радости, господи, пусть этот человек и в старости найдет еще радость!
— Хорошенькие радости!… — насмешливо возразил внутренний голос. — Он будет прижимать к себе ребенка старческими руками и бояться, да, бояться, что и Марженке в один прекрасный день придется бежать, спасаясь от клокочущей воды, которая неотвратимо поглощает весь мир; охваченный ужасом, он насупит свои косматые брови и будет шептать: «Это я сделал, Марженка, это я…»
— Слушай, ты в самом деле хочешь дать погибнуть всему человечеству?
